«- Фима, как вы смотрите на то, шобы выпить?
— Пристально!» Публикуется впервые.
***
Сегодня утром — что бы вы думали! — Фима опять неудачно пошутил. Заходит ко мне с какой-то коробкой под мышкой и с порога восклицает:
— Родион! Мы отправляемся в будущее!
Ни много, ни мало.
— В светлое, надеюсь? — осведомился я, приняв у друга слегка промокшее пальто.
— Твоя ирония неуместна, Родион! — вспылил Фима и тут же принялся мне всё объяснять.
Тут надо пояснить вот что. Объяснять Фима не умеет патологически. Зато всегда точно знает, что нужно делать. В большинстве случаев. С переменным успехом пытается убедить в этом окружающих.
На дворе тем временем шестьдесят восьмой год, август. Наши танки в Чехословакии. Дубчек под арестом. Студенты в Праге устроили беспорядки. Прогрессивно мыслящие советские граждане негодуют вместе с остальным прогрессивно мыслящим миром. Некоторые всерьёз подумывают об эмиграции. А тут Фима со своими дурацкими шутками.
Но в этот раз всё было действительно серьёзно. Тогда я и не предполагал — насколько.
— Мы отправимся в 1991 год, — торжественно объявил Фима. — Для удобства месяц я выставил такой же, как и у нас — август.
И понеслось.
По такому случаю было принято решение немедленно выпить. Для храбрости и так, для порядку. Фима сразу предупредил:
— Мощности хватает на перемещение в пределах ста лет.
Меня это ничуть не огорчило. Перспектива стать обедом для полоумного неандертальца где-нибудь на юге Франции представлялась совсем не желательной.
Налили по полстакана, закупили остатками кильки и мочеными яблоками.
— Пора! — произнёс торжественно Ефим Самуилович Блинкин. И включил свою чудо-машину.
Что тут началось…
Собственно, ничего особенного вначале не произошло. Фима что-то там нажал, покрутил, противно сопя, повозился около разложенного агрегата — он оказался чуть не в три раза больше коробки, в которой лежал — и наконец рявкнул на всю квартиру: «Поехали!»
Но мы никуда не поехали. И даже не полетели. Мы остались на том же самом месте, где только что не без удовольствия выпивали и закусывали. Фима крутил головой, осматриваясь в моей комнате, как будто оказался тут впервые. Я машинально последовал его примеру и немного забеспокоился: в комнате произошли какие-то изменения. Причём существенные.
Во-первых, пока мы приходили в себя от яркой вспышки (как в фотоателье), кто-то успел переклеить обои и заодно присвоить себе моё любимое продавленное кресло. Вместо него посреди комнаты стоял огромных размеров стол и три стула, а на тумбочке у окна вместо транзистора имелся внушительных размеров телевизор. Я таких ещё не встречал.
Во-вторых, стол посреди комнаты был накрыт на средних размеров свадьбу. Среди бутылок явно выделялись забугорные вина и армянский коньяк в какой-то странной бутылке. В мисках и тарелках красовались дефицитные продукты, рядом блестели ножи и вилки явно благородного металла.
— Фима, — подал я голос. — Что это сейчас было?
— Феномен, Родька, вот что! — Фима подскочил к окну и отдёрнул штору. Прильнул к стеклу, поманил меня, не оглядываясь. Я подошёл, осторожно ступая. Агрегат мирно лежал у ножки стола, только немного дымил. — Смотри!
— Куда?
— Туда!
Я посмотрел вниз. Снаружи всё изменилось гораздо больше, и у меня сразу испортилось настроение, потому что я понял: мы действительно куда-то попали, возможно, даже пальцем в промежность. Мы с Фимой смотрели на Кутузовский проспект и не узнавали его. Незнакомые автомобили. Незнакомые витрины. Какие-то нелепые постройки около «пятикнижия». И множество людей на улицах, причём одетых весьма странно и даже ужасно. Не сговариваясь, мы кинулись вон из комнаты, продрались сквозь захламленных коридор и выскочили на лестничную площадку. Бегом по лестнице с пятого этажа, толкаясь, выбежали из подъезда и остановились.
— Твою мать! — выдавил из себя Фима. Я предпочёл промолчать. Вдруг здесь, в нашем недалёком будущем говорят не по-русски.
По всему выходило, что происходит восстание трудящихся или, как минимум, небезразличной интеллигенции. По Кутузовскому проспекту ехали в числе прочих транспортных средств два танка Т-80. У некоторых людей из толпы мы заметили автоматы Калашникова. Мне стало жутко и очень захотелось поскорее вернуться обратно в наш уютный шестьдесят восьмой год, в котором танки были в Праге, а советскому интеллигенту практически ничего не угрожало, кроме статей за тунеядство и хранение самиздата.
Фима, кажется, поддерживал меня. Он дёрнул меня за рукав и потащил обратно в подъезд. У двери мы сделали новое неприятное открытие: она была заперта изнутри и не поддавалась нашим усилиям. К тому же за время нашего десятиминутного пребывания на улице кто-то успел сменить замок и дверную ручку.
