При жизни он был обласкан властью сполна. Император Александр II пожаловал ему бриллиантовый перстень со своим вензелем и разрешил иметь собственный фамильный герб. Петербургские студенты ликовали при его появлении, а члены императорской семьи почитали за честь приглашать с собою в поездки по России.
В двадцать семь лет он возглавил экспедицию по Сибири, в тридцать семь стал академиком, а в сорок избран непременным секретарем
Санкт-Петербургской академии наук. За двести с лишним лет существования академии эту должность занимали только шестнадцать самых знаменитых и признанных ученых России.
Этого человека звали Александр Федорович Миддендорф, но о нем сегодня мало кто помнит. Это был русский путешественник и естествоиспытатель, посвятивший свою жизнь исследованиям, описанию и картографии российского Заполярья, Восточной Сибири и Приамурья.
Родился Александр в 1815 году в семье директора столичной гимназии дворянина Федора Ивановича Миддендорфа, но где именно, историки спорят до сих пор: по одной версии — в Санкт-Петербурге, по другой — в родовом поместье Гелленорм в Лифляндии (современная Эстония). Нельзя сказать, что род Миддендорфов был захудалым, но и знатным его не назовешь.
Тем не менее семья могла себе позволить ежегодные летние выезды из суетной столицы в Лифляндскую губернию на продолжительный отдых. Именно здесь, среди живописной природы, у маленького Александра стала проявляться тяга к исследованиям, он совершал первые путешествия по окрестностям, наблюдал диких животных, изучал растения, собирал гербарии и коллекции бабочек.
Надо сказать, что в среде образованного дворянства XIX столетия вообще было модным интересоваться разными науками, а собранными своими руками коллекциями украшали интерьеры домов, выставляли их на видные места в гостиных и с удовольствием показывали заезжим гостям и соседям. Что и говорить, полезная была мода!
К свету, чуждому цивилизации
Родители всячески поощряли увлечение сына, и когда мальчику исполнилось десять лет, ему подарили настоящее ружье, с которым вместе со старшими он стал ходить на охоту. В четырнадцать юноша уговаривал отца отпустить его в экспедицию в Армению для исследования Большого Арарата, которую в 1829 году организовал известный естествоиспытатель того времени Иоганн Паррот. И ведь уговорил! Но в тот раз ему все-таки не повезло — профессор Паррот забраковал его кандидатуру из-за «недостаточного» возраста.
Однако с мечтами о путешествиях юноша расставаться не торопился. В 1832 году он поступает на медицинский факультет Дерптского (Тартуского) университета, где, помимо основной специальности, усердно изучает ботанику, зоологию, географию и картографирование. Большое влияние на Александра оказало знакомство с профессорами Карлом Ледебуром, имя которого ныне носит гора на Алтае, Александром Бунге (в его честь назван один из марсианских кратеров) и Карлом фон Мейером, знаменитым ботаником, открывшим в Москве на Кузнецком мосту первый «Ботанический магазин».
В 1837 году Александр Миддендорф успешно окончил университет и шагнул в самостоятельную жизнь полноправным доктором медицины. Любимым его изречением в те годы стали слова немецкого поэта и естествоиспытателя Адельберта фон Шамиссо: «Тому, кто хочет видеть свет, чуждый цивилизации, я советовал бы запастись докторской шляпой как самым надежным колпаком для путешествия».
Звездный час
Чтобы увидеть этот загадочный свет, Александру пришлось ждать почти три года, но своего он добился — в 1840 году академик Карл Бэр пригласил молодого врача в свою Лапландскую экспедицию (на Кольский полуостров). С разрешения Бэра Миддендорф вместе с двумя помощниками за три недели сумел пересечь весь полуостров и описать при этом 138 видов птиц, обитавших там, собрать большую энтомологическую коллекцию, привезти множество образцов горных пород и внести значительные уточнения в существовавшие на тот момент географические карты.
Такой научный блицкриг благотворно повлиял в дальнейшем на решение Императорской академии наук назначить Александра руководителем новой экспедиции в Сибирь и в русское Заполярье (Северную Сибирь), в задачи которой входило исследование флоры и фауны полуострова Таймыр, картографирование северных территорий и изучение свойств вечной мерзлоты. Это стало звездным часом молодого ученого.
Спутники
Первым делом Александр занялся подбором экспедиционной команды, полагая, что успех любого предприятия зависит от состава участников. Первым из них стал Федор Брандт, который к тому времени был уже известным в столице человеком, академиком, занимался зоологией, энтомологией, ботаникой и руководил Зоологическим музеем Императорской академии наук. Как вспоминал сам Мидден-дорф: «Счастливый случай свел меня тогда с господином Ф. Бранд- том … Крепкое и привычное ко всем переменам погоды сложение лесничего, искусство в ружейной стрельбе, прекрасный талант к живописи и постоянная готовность усваивать все технические приемы в метеорологических наблюдениях и в приготовлении к сбережению естественных предметов обещали в нем дорогого спутника, и я с радостью подал ему руку на изъявленное им желание [присоединиться к экспедиции]».
Вторым участником исследовательской группы Миддендорф определил своего верного слугу Фурмана, «который также научен был препарированию зоологических предметов».
Спустя полгода, уже в Сибири, Александру понадобился еще один надежный помощник для рейдов в глубины Заполярья. «Такого спутника … избрал я себе в лице молодого унтер-офицера из Сибирского корпуса военных топографов в Омске, [Василия] Ваганова, который скоро сделался моим неразлучным и любимым товарищем».
Речка Нюнюдетия — истоки Норильска
14 ноября 1842 года Сибирская экспедиция, возглавляемая 27-летним Миддендорфом, стартовала из Санкт-Петербурга и через Москву по Большому Сибирскому тракту в рекордные сроки добралась до Красноярска, а затем и до Туруханска, покрыв за два месяца расстояние почти в 700 географических миль (около 5200 километров)!
«Смотря по погоде, — писал ученый, — то есть наложит ли она снег ровным покровом или навеет его волнами, зимою по этой почтовой дороге с поклажей проезжали то до 40 географ. миль в сутки, то по 15, даже по 1 [7,421 километра] и меньше; средним же числом от 25 до 30 [185 –222 километра в сутки]». И это на лошадях, с оборудованием в обозе!
В начале 1843-го экспедиция двинулась к Таймыру прямиком по енисейскому льду к устью реки Дудинки. Для передвижения использовали собачьи и оленьи упряжки, а в качестве проводников и носильщиков нанимали местных казаков и самоедов.
Дальше шли по озеру Пясино и реке Дудыпте к низовью речки Боганиды. На всем этом пути Миддендорф наблюдал горный хребет Сыверма, который на востоке обрывался у Норильских озер, а на северо-западе — около озера Пясино. Из него вытекала река Норильская (Быстрая), пробившая себе дорогу сквозь Норильские камни — скалистые горы, которые Миддендорф назвал романтическими, такими красивыми они ему показались. В своем дневнике ученый отметил, что пясинские самоеды называли реку Норильскую именем Нюнюдетия, но значения этого слова, к сожалению, не указал.
Сегодня о происхождении названия реки единого мнения у исследователей нет. Одни считают, что оно пошло от слова «норило» — в XVI –XVII веках так называли длинный шест, с помощью которого ставили зимой сети подо льдом. По другой версии — от слова «ньорил», что в переводе с эвенкийского означает «болото». Кто прав, в общем-то, не важно. Заслуга Миддендорфа в том, что он, в отличие от проходивших мимо Норильской раньше, не только картографировал ее окрестности, но и сделал первое научное описание района, где спустя 92 года возникнет город Норильск, а также собрал большое количество образцов полезных ископаемых для дальнейших исследований.
В царстве злых духов
От реки Боганиды экспедиция направилась на север Таймыра и пересекла всю Северо-Сибирскую низменность. Около 72-й параллели Миддендорф открыл неизвестную ранее горную цепь, настолько скалистую и труднопроходимую, что дал ей имя Шайтан — в переводе с местных наречий это означало «злой дух», «дьявол» (современное название — Камень-Хэрбэй).
Выйдя к реке Верхняя Таймыра и сплавляясь к озеру Таймыр, исследователь открыл еще один горный хребет и нанес его на карту под местным названием Бырранга. «Огромными кубическими четвероугольниками и параллелепипедами лежат глыбы хребта Бырранга друг на друге в самых странных положениях, нередко оставляя в промежутках просторные погреба, — писал он. — Кажется, видишь пред собой развалины какого-нибудь исполинского укрепления, складенного из огромных правильных четвероугольников и потом взорванного. Не тряхнуло ли в самом деле эти горные породы подъемом выступавших наружу масс?» Кстати, проживавшие рядом нганасаны в эти горы никогда не ходили, боялись их и рассказывали Миддендорфу, что «там царство злых духов, камень, лед и более ничего. Там гибель».
Весь июль экспедиция занималась исследованиями долины реки Верхняя Таймыра. На лодке сплавились до озера Таймыр, пересек- ли его, а затем по руслу Нижней Таймыры добрались до Таймыр- ской губы и в августе 1843 года вышли к побережью Карского моря.
«Ночь с 6 на 7 августа мы провели в найденной нами просторной пещере, а 13 августа в 3 часа утра, приставши к острову Бэру, достигли наконец Ледовитаго моря», — вспоминал Миддендорф. На побережье его ждала еще одна находка — он неожиданно наткнулся на скелет мамонта. Это так его поразило, что позже ученый посвятил доисторическим слонам и шерстистым носорогам целую главу в своей книге «Путешествие на север и восток Сибири».
Беда одна не ходит
Короткое северное лето кончалось, и экспедиция вынуждена была повернуть обратно. Тем же путем путешественники вернулись к озеру Таймыр, которое уже начало покрываться льдом. Во время переправы через него (сегодня площадь этого водоема составляет около 4560 квадратных километров) начался сильный шторм. Миддендорф вспоминал: «Отбиваемые туда и сюда свирепыми осенними бурями, промокшие и покрытые ледяной корою, мы до изнеможения, но бесплодно работали до 28 августа, как вдруг в этот день погода унялась. Едва только стихло, льдины, наполнявшие озеро, с неимоверною быстротою начали смерзаться. С трудом мы избегнули опасности вмерзнуть середи озера, как челнок потонул, а лодка наполнилась водою». Потеря груза, лежавшего в челноке, оказалась поистине невосполнимой.
Во время путешествия Миддендорф и Брандт постоянно собирали антропологические данные о коренных жителях Сибири: рисовали их портреты, элементы одежды, предметы быта. Все эти материалы при переправе были погружены в буксируемый челнок. Александр Федорович писал: «Я с величайшим усердием занимался измерением черепов различных народностей, с которыми я встречался. Когда главное мое сокровище, несколько тысяч кропотливых измерений, произведенных мною над черепами остяков, юраков, разных самоедских племен, тунгусов, долган, северных якутов, потонуло на Таймырском озере, то мне уже нельзя было снова приняться за такой же труд, потому что народы разбрелись, и мне удалось бы собрать разве только какие-нибудь лоскутки».
После столь драматичной переправы Миддендорф серьезно заболел и не мог больше передвигаться вместе с экспедицией. Он принял рискованное, но, как оказалось в итоге, верное решение — отправил своих людей пешком искать стойбище самоедов, а сам остался их ждать верстах в трех от места крушения.
В отчете Императорской академии наук об этом сказано так:
«Поделившись с товарищами остатками сухого бульона, который он хранил на всякий случай, исследователь должен был к величай- шему своему сожалению убить верную охотничью собаку… Мясо было разделено на пять долей, и, снабдив четырех своих спутников этой провизией, г-н Миддендорф приказал им отыскать в пустыне самоедов и привести их, буде возможно, к нему на помощь. Сам он остался один без приюта, среди уже наступившей арктической зимы на 75° широты… Александр Федорович пробыл в этом положении 18 дней — событие беспримерное в летописях путешествий.
К счастью, он нашел себе некоторую защиту за сугробами снега, нанесенного ветром, а в последние дни, когда в равнине свирепствовал жестокий ураган, оставался совершенно погребенным в снегу — и этому-то обстоятельству он, вероят- но, обязан своим сохранением. Видя, наконец, что никто не идет к нему на помощь, он подумал, что его спутники погибли, устроил небольшие санки и, сделав себе из части своей шубы обувь, пустился в дорогу в надежде достигнуть… места, где была сложена прежде провизия. Прошел еще недалеко… и завидел вдали три чернеющих точки…» Это Василий Ваганов, который отыскал самоедов, привел ему на помощь «князца Тойчума» с охотником.
В глубины вечной мерзлоты
В результате похода на Таймыр Миддендорфу удалось составить научное описание полуострова, выдвинуть теорию распространения в этом районе животного и растительного мира, собрать точные сведения о климате Сибири. Экспедиция начертила принципиально новую топографическую карту Таймыра, фактически открыла для мира неисследованную северную страну, известную ранее лишь по обрывочным рассказам немногих путешественников. Интересно, что карты Таймыра, составленные Миддендорфом, практически не отличаются от со- временных.
Путешественники благополучно добрались до Якутска к январю 1844 года. Здесь их руководитель занялся проведением «точных наблюдений над температурой земли в Шергинской шахте». Ученому удалось вычислить глубину промерзания недр в районе Якутска. Его цифра составила примерно 204 метра. Уже в советское время с помощью бурения удалось определить толщину замерзшего слоя, которая оказалась немногим больше — 216 метров. Это исследование положило начало новому направлению в науке — мерзловедению, а Миддендорфа стали считать основоположником будущей геокриологии.
К Охотскому морю
Закончив работы в шахте Шергина, в нарушение всех данных ему инструкций, на свой страх и риск Миддендорф стал готовить продолжение похода, но теперь уже в Амурский край, к Охотскому морю.
Команда пополнилась новыми участниками. Двумя казаками — унтер-офицером Решетниковым, рядовым Долгим, а также двумя якутами, ходившими по весне к Алеутским островам на старинных байдарах. Испокон веков местные самоеды строили такие лодки для плавания по Ледовитому морю, состоявшие из деревянного каркаса, китовых ребер и шкур моржей или тюленей.
Пройдя большим караваном вдоль Станового хребта, через перевал преодолев Бурейские горы, они спустились по долине Амура и спустя четыре месяца добрались до Усть-Стрелочного поста. За время пути путешественники собрали ценнейшие материалы: картографировали и зарисовывали окружающие ландшафты, многочисленные таежные речки, долины, горные перевалы, расспрашивали встреченных якутов и эвенков о существующих тропах, охоте и про- мысловых животных.
1 апреля 1844 года экспедиция ftиддендорфа вышла из Якутска в Амгинскую слободу большим обозом, «не меньше 72 верховых, вьючных и запасных лошадей». Из-за скудости припасов в селениях Приморья с собой брать пришлось буквально все: канаты и якорь, кожи для обтяжки деревянного остова лодки, провиант для себя и для прислуги.
1 июня 1844 года они построили байдару и по реке Уде сплавились к побережью Охотского моря. Далее попытались доплыть до Шантарских островов. Однако море в тот год было сплошь покрыто дрейфующими льдами, в которых Миддендорф чуть не погиб: «Мы едва не попали промежду ледяных глыб, сильно напиравших друг на друга и с громом бушевавших. Урок был грозно поучителен. Мы простояли десять дней и выждали, пока лед совсем скрылся из вида».
На отпрыске большой Байдары
На побережье отряд разделился: Брандт и Фурман вместе с собранными геологическими и зоологическими коллекциями, многочисленными гербариями и путевыми дневниками отправились обратно в Якутск на байдарах уже разведанной дорогой, а Миддендорф с Вагановым решили возвращаться назад другим, еще не исследованным путем — на юг, вдоль морского берега. Они смастерили небольшую лодку, названную Миддендорфом «ореховой скорлупой»: «Мой неразлучный Ваганов и я продолжали исследовать западный берег Тугурскаго залива, глубоко вдававшегося в южном направлении. Мы вдвоем плавали вдоль берега в нашем, так сказать, отпрыске большой байдары — в миниатюрном ботике…»
По пути домой они картографировали побережье, собирали об- разцы флоры, фауны и горных пород. Миддендорф возобновил свои исследования по этнографии, лингвистике и антропологии с помощью встречавшихся эвенков, нивхов и якутов.
Александра Федоровича особенно восхищала богатая фауна Приамурья: «Мы постоянно вращались в той чрезвычайно любопытной полосе Земли, где лицом к лицу встречаются соболь и тигр, где южная кошка отбивает у рыси северного оленя, где соперница ее — росомаха — на одном и том же участке истребляет кабана, оленя, лося и косулю, где медведь насыщается то европейской морошкой, то кедровыми орехами, где соболь еще вчера гонялся за тетеревами и куропатками, доходящими до запада Европы, сегодня — за ближайшими родственникам тетерки Восточной Америки, а завтра крадется за чисто сибирской кабаргой».
Добравшись наконец до Якутска, маленький отряд благополучно вернулся в столицу 5 марта 1845 года. Сибириада длилась 841 день. За время экспедиции Миддендорф с товарищами прошел, проехал и проплыл больше 30 000 километров по тундре Таймыра, горным кряжам Якутии, таежным дебрям Приамурья и обледенелым берегам Охотского моря.
В ореоле славы
Во время путешествия руководитель похода регулярно отправлял с оказией собранные материалы и записи в Императорскую академию наук, поэтому к моменту его возвращения о находках и открытиях знала вся столица. Составленные экспедицией карты тут же передавались в работу картографам, многие из присланных научных материалов сразу же публиковались в центральной прессе и академических изданиях Петербурга и Парижа. Все задачи, поставленные перед исследователем, были успешно выполнены. И — что большая на тот момент редкость! — никто не погиб и не был покалечен.
Именно поэтому, по словам академика Павла Фуса, Миддендорф возвратился в Петербург в ореоле славы. Это действительно был грандиозный успех. Но вот дальнейшая судьба участников экспедиции сложилась по-разному.
Верный и исполнительный слуга Фурман по завершении исследований изъявил желание остаться в Сибири в качестве сотрудника метеостанции для «производства наблюдений». Там он работал, по некоторым данным, на протяжении двадцати лет.
Федор Брандт до самой смерти в 1879 году продолжал служить директором Зоологического музея Императорской академии наук, собрал одну из крупнейших в Европе зооколлекций и стал членом-корреспондентом Парижской академии наук.
Василий Ваганов после возвращения был назначен ординарцем генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева, занимался картографированием побережья Охотского моря и сибирских рек. В 1850 году Ваганов получил чин поручика, а вскоре после этого был ограблен и убит на китайской стороне около реки Марешки. «Коварная пуля китайского даура врасплох поразила эту предприимчивую голову», — написал о нем Миддендорф. Убийца, манегр Окольчжин (манегры — сибирская ветвь тунгусов), был найден и казнен, а останки Ваганова доставлены в Иркутск и там с почестями захоронены. Сам генерал-губернатор вместе со свитой нес на плечах гроб простого поручика.
Материалов, собранных Миддендорфом, было так много, что ученому понадобилось 33 года, чтобы обработать их, систематизировать и опубликовать. Труд всей его жизни называется «Путешествие на север и восток Сибири», состоит из двух частей, семи томов и 1730 страниц, содержит множество комментариев, таблиц и рисунков, сделанных как главой экспедиции, так и его спутниками. Особенно интересны портреты коренных жителей Сибири, написанные Федором Брандтом.
Скончался Александр Федорович 24 января 1894 года в родовом имении Гелленорм. Его именем назван мыс на Новой Земле и ледник в горах Восточные Саяны.
В 1900 году знаменитый исследователь Арктики барон Эдуард Толль нарек в честь Миддендорфа новый залив, открытый им на Таймыре, а свое решение объяснил так: «Чье же имя более других заслуживает того, чтобы быть увековеченным здесь, если не имя Миддендорфа — первого ученого-исследователя Таймырской земли!»
