Испанская грусть Страны Советов

Отношение к Испании у россиян ещё со времён Екатерины Великой было особенное. Во многом благодаря влиянию романтической литературы, а позже живописи и других жанров искусства в этой далёкой стране, расположенной в историческом сердце Старого Света, россияне обнаружили то, чего им так недоставало на родине: обилие солнца, южный темперамент горячих испанских кабальерос, страстность загадочных испанских сеньор и, разумеется, волнующие тайны мадридского двора — куда же без них. Но одной из главных причин столь теплого отношения была, безусловно, общность ментальная: в своём поведении испанцы были столь же эмоциональны и порой непредсказуемы, как и россияне, и столь же мало походили на представителей других европейских стран. Роднило оба народа и то, что и Россия, и Испания считались в то время чем-то вроде «задворков» Европы: мало кто из западных путешественников упускал возможность напомнить об «азиатской» красоте Москвы или «мавританском» духе Мадрида. Не говоря уже о крайней бедности населения обеих стран. Другими словами, общего было немало.

РАЗБУДИВШИЕ ДЕКАБРИСТОВ

Однако изначально всплеск интереса к Испании был вызван вовсе не культурными особенностями и даже не ментальной близостью двух народов. Впервые Россия по-настоящему открыла для себя Испанию в 1812 году — в пору Отечественной войны и бурного подъема народного-освободительного движения. Испания, как известно, раньше России вступила в борьбу с Наполеоном и одержала первые победы над французами.  27 июля 1808 года Севильская Верховная Хунта обратилась к Александру I с призывом прийти на помощь: «Не сомневаемся ни на мгновение, чтобы не защитили Испанию и не удостоили содействием оной всеми средствами, кои Ваше благородие может вам внушить». В том же году Мадрид и Москва заключили военный союз — так Россия впервые пришла на помощь Испании в её трудный час. Историк XIX века Сергей Глинка писал: «Соединились пути исторические. Россия и Испания, подавая друг другу руку, стояли на страже независимости Европы».

России понадобилось не так много времени, чтобы от дружбы перейти к открытому восхищению Испанией. Главным источником этого восхищения стала свойственная испанцам и очень понятная для россиян тяга к свободе и справедливости. А поскольку в самой России первой половины XIX века и с первым, и со вторым дела обстояли неважно, нет ничего удивительного в том, что именно в далекой Испании лучшие российские умы нашли достойный пример для подражания.

Всё началось с возвращения на испанский престол короля Фердинанда VII (королем Испании он стал ещё в 1808 году после отречения Карла IV). Возвращение монарха на трон стало возможным именно благодаря активному содействию России. Первым делом восстановленный в правах король объявил о новой конституции (т.н. Конституции кортесов). Правда, просуществовала она всего 2 года, к 1814 году Фердинанд разочаровался в конституционной монархии и вероломно вернулся к абсолютизму. Но тогда, в 1812 году, смелость испанского короля восхитила лучшие российские умы. Вот как, например, отзывался об испанской демократии Николай Карамзин в письме к Петру Вяземскому 12 апреля 1820 года: «Вчера получил известие, что король гиспанский объявил конституцию кортесов 1812 года. Слава гиспанскому народу! Во второй раз Гиспания показывает, что значит дух народный, что значит любовь к отечеству! Может быть Гиспания покажет возможность чего-нибудь такого, что по сию пору мы почитали невозможностью. Конституция кортесов есть чистая демократия à quelque chose près. Если они устроят государство, то обещаюсь идти пешком в Мадрит, и на дорогу возьму Дон-Кишота или Кихота».

Не случайно Карамзин упоминает здесь Дон Кихота: уже в те годы герой романа Сервантеса был известен и любим в России, где его почитали символом справедливости. Поиском справедливости наши предки занимались испокон века. Испанская конституция дала просвещенным россиянам надежду на построение в своем Отечестве справедливого общества. Так что если декабристы «разбудили» Герцена, то самих декабристов «разбудила» именно смелость испанская демократия. По мнению некоторых историков, проект российской конституции декабриста князя Сергея Трубецкого частично был основан на испанском законе 1812 года. Один из её основных пунктов практически дословно взят из испанской версии документа: «Русский народ свободный и независимый не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства» — «Nación española es libre é independiente sin ser ni poder ser patrimonio de ninguna familia ó persona (Испанский народ свободный и независимый не принадлежит и не может принадлежать ни семейству, ни человеку).

Масла в огонь добавила и революция в Испании 1820 года, в ходе которой военные и либерально настроенная часть испанского общества добилась от Фердинанда VII возвращения «конституции кортесов» 1812 года. Один из декабристских лидеров — Павел Пестель – буквально грезил о российском варианте «пронунсиаменто» (переворота). Он признавался, что верит в осуществление своих планов, основываясь как раз на примере революции в Испании. Декабристы вообще любили сравнивать себя с вождем испанских революционеров Рафаэлем Риего. Многие даже считали, что Сергей Муравьев-Апостол «напоминает испанского героя близко и точно». Так что испанская революция может считаться одним из факторов, под воздействием которых слагалось 14 декабря 1825 года. Причем именно испанская революция, а не французская – ибо завоевания последней, по разумению декабристов, были погублены Наполеоном. Да и испанская свобода представлялась русским вольнодумцам ближе и понятнее, нежели свобода французская.

События в Испании разбудили не только декабристов, но и всё российское искусство (о влиянии Испании на умы и сердца россиян в XIX-XX веках читайте в статье «Искать гишпанскую сторону»). Увы, российский восторг в связи с испанской революцией не был взаимным. Когда в 1917 году в России вспыхнула своя революция, а затем и гражданская война, Испания не стала миндальничать — в 1918 году дипломатические отношения между двумя странами были разорваны и восстановлены только в 1933-м, причём обмен посольствами произошел лишь в 1936 году — аккурат накануне гражданской войны в Испании.

РУССКАЯ ГРЕНАДА

Впрочем,  отсутствие дипломатических связей никак не сказалось на добром отношении россиян к Испании. И хотя с 1918-го по 1929 год Мадридом было выдано всего шесть (!) виз советским гражданам  (одна из них — Федору Шаляпину), молодая Советская Республика по-прежнему видела за Пиренеями братский народ, томящийся под гнётом эксплуататоров и стремящийся к свободе. Пример тому — книга советского журналиста Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», в которой есть, например, такой эпизод:

«Нет у меня слов, чтобы как следует рассказать о благородной нищете Испании, о крестьянах Санабрии и о батраках Кордовы или Хереса, о рабочих Сан-Фернандо или Сагунто, о бедняках, которые на юге поют заунывные фламенко, а в Каталонии танцуют сардану. Испания – это не Кармен и не тореадоры, не король Альфонс и не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за границу вместе с аргентинскими сутенерами и малагой из Перпиньяна, нет, Испания – это двадцать миллионов рваных Дон Кихотов, это бесплодные скалы и горькая несправедливость, это песни, грустные, как шелест сухой маслины, это гул стачечников, среди которых нет ни одного “желтого”, это доброта, участливость, человечность. Великая страна, она сумела сохранить отроческий пыл несмотря на все старания инквизиторов и тунеядцев, Бурбонов, шулеров, стряпчих, наемных убийц и титулованных проходимцев!» 

В самой Испании в 20-30 годы тоже находились люди, которые усматривали близость русской и испанской судеб именно в трагизме их исторического пути. «Наверно, нет никакой другой страны, которая могла бы выдержать столько страданий и лишений, как Россия, только наш несчастный народ Испании может с ней в этом сравниться», – писал вскоре после событий 1917 года испанский публицист Фернандо де Лос Риос. Советская Россия тогда воспринималась большинством испанцев как Эльдорадо для всех угнетённых.

Эта взаимная симпатия двух народов и присущий им обоим революционный флёр нашли отражение в романтическом стихотворении советского поэта Михаила Светлова. Его «Гренада» мгновенно превратилась в песню, которая стала едва ли не главным «хитом» в СССР 20-30 годов. История создания этого легендарного стихотворения хорошо известна со слов самого автора: «В 26-ом году я проходил однажды днем по Тверской мимо кино «Арс». В глубине двора я увидел вывеску: «Гостиница «Гренада». И у меня появилась шальная мысль — дай-ка я напишу какую-нибудь серенаду! Но в трамвае по дороге домой я пожалел истратить такое редкое слово на пустяки. Подходя к дому, я начал напевать: «Гренада, Гренада…» Кто может так напевать? Не испанец же? Это было бы слишком примитивно. Тогда кто же? Когда я открыл дверь, я уже знал, кто так будет петь. Да, конечно же, мой родной украинский хлопец. Стихотворение было уже фактически готово, его оставалось только написать, что я и сделал».  

Забавно, что сам Светлов в Испании никогда не был, да и само действие в «Гренаде» разворачивается в украинской степи. Однако созданный в стихотворении романтический образ Испании стал одним из самых устойчивых стереотипов, надолго привязавших к этой стране сердца советских людей — это особенно ярко проявилось с началом Гражданской войны в Испании в 1936 году. Причем ни тогда, ни даже сегодня многие даже не подозревают, что песня Светлова была написана аж за 10 лет до путча генерала Франко — «Гренада» была впервые опубликована в «Комсомольской правде» 29 августа 1926 года.

Теперь уже никто не помнил о том, что поначалу Михаилу  Светлову  никак не удавалось «пристроить» своё новое стихотворение в какое-нибудь приличное издание: главных редакторов испанские мечты красноармейского хлопца не впечатлили. Опубликовать их согласился только Иосиф Уткин, заведовавший «Литературной страницей» в «Комсомольской правде». Михаил Аркадьевич был вынужден согласиться на скромный гонорар в 40 копеек за строку вместо традиционного полтинника (впрочем, получилось все равно немало — в «Гренаде» 12 куплетов по 8 строк). А вскоре после публикации его «Гренаду» стал декламировать со сцены на своих творческих вечерах сам Владимир Маяковский. Так имя поэта Светлова прогремело на всю страну (об истории другого знаменитого стихотворения Михаила Аркадьевича читайте в истории «От трубача до барабанщика»).

Даже Марина Цветаева, чью похвалу заслужить было нелегко, написала Борису Пастернаку из Парижа: «Передай Светлову, что его «Гренада» — мой любимый, чуть не сказала мой лучший стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, пусть Есенину мирно спится…». Впрочем, некоторые литературные критики уловили в «Гренаде» явное подражание немецкой романтической традиции. В пародии «Лирический сон» (1929) Александр Архангельский с удовольствием описывал, как звуки светловской лиры обратили в бегство призрак Генриха Гейне:

Да, Гейне воскликнул: 
«Товарищ Светлов! 
Не надо, не надо, 
Не надо стихов!»

Но, наперекор скептикам, светловские рифмы удивительно удачно пришлись к партийному двору — Гражданская война в СССР хоть и отгремела, но революционный дух никуда не делся: в начале 30-х годов  мировой пролетарской революцией всё ещё грезила передовая часть советского общества. Хотя для самого Михаила Светлова прославившая его «Гренада» едва не оказалась роковой: в конце 20-х годов поэта неожиданно вызвали в ОГПУ, где предложили стать осведомителем «в интересах защиты культуры от врагов революции». Светлов со свойственным ему остроумием отвертелся, сказав, что является тайным алкоголиком и потому не может хранить государственные секреты. Вскоре несговорчивого поэта обвинили в троцкизме и в 1930-м году исключили из комсомола. За что? За строчки из «Гренады»: в «испанской грусти» украинского хлопца разглядели воспевание идеи «перманентной революции» Льва Давидовича Троцкого!

А вскоре «Гренаду» запели по всей стране. Правда, тогда ещё на разные мотивы — более 20 композиторов со всего мира дерзнули положить стихи Михаила Светлова на свою музыку. Одним из первых мелодию написал Г.Ляскунский, а в 1927 году Юлий Мейтус переложил «Гренаду» на музыку специально для 21-летней актрисы Харьковского драмтеатра Клавдии Шульженко. В 1929 году уже Леонид Утёсов использовал стихотворение Светлова для мелодекламации в первой программе своего «Теа-джаза», а во второй половине 1930-х тот же Леонид Осипович спел эту песню на музыку Константина Листова.

Однако автором наиболее популярной в СССР версии, записанной в 1959 году, был бард Виктор Берковский, убравший из песни куплеты про Гренадскую волость и папаху Тараса Шевченко (совпадение или нет, но одна из рот украинских добровольцев, воевавших в Испании в Гражданскую войну, носила имя Тараса Шевченко). Впервые этот вариант «Гренады» прозвучал на радио в 1965 году — и с тех пор стал считаться «каноническим».

С началом Гражданской войны в Испании у «Гренады» появился новый смысл. Стихотворение стало своеобразным «гимном» интернациональных бригад – боевых подразделений из Англии, Германии, Италии, Франции и СССР, воевавших на стороне Народного фронта Испании. Так стихи Михаила Аркадьевича оказались пророческими: украинские хлопцы (равно как белорусские, русские, армянские и прочие) покидали свои хаты, чтобы помочь республиканцам одолеть генерала Франко.

Забегая вперед, заметим, что в годы Второй Мировой войны наша «Гренада» стала гимном заключенных немецкого концлагеря Маутхаузен, где действовал отряд антифашистов. Ну а начиная с 1936 года светловская «Гренада» попала практически во все официальные сборники советских песен. Один из них — «Песни страны советов», изданные в Москве в 1937 году 50-тысячным тиражом — представлен в частной коллекции «Маленьких историй».

Примечательно, что редактором этого издания значится Иосиф Уткин — тот самый, кто впервые решился опубликовать стихотворение Михаила Светлова в «Комсомолке» в 1926 году. Полный скан этого раритетного сборника доступен здесь.

ПЕРОМ И ШТЫКОМ

Несмотря на всю симпатию к республиканскому правительству Испании, решение о его прямой поддержке военной техникой и продовольствием  было принято Москвой не сразу, да и то под нажимом Коминтерна. Первоначально же СССР придерживался подписанного им по инициативе Англии и Франции так называемого «Акта о невмешательстве». Согласно этому документу все иностранные участники боевых действий в Испании должны были бы рассматриваться в своих странах как преступники. И лишь открытая поддержка франкистов со стороны нацистской Германии и фашистской Италии заставила Москву изменить свою позицию — помощь республиканцам вооружением и специалистами была оказана. Правда, неофициально: советские советники и агенты, отправлявшиеся в воюющую Испанию, были вынуждены присваивать себе испанские псевдонимы и даже получать испанские паспорта — «Акт о невмешательстве» никто не отменял.

Тем не менее, масштаб оказанной помощи со стороны СССР республиканской Испании трудно переоценить. В сражающуюся республику шли оружие, товары первой необходимости, военная техника и даже авиация.  В окрестностях Аликанте собирались и ремонтировались советские военные самолеты У-2.  Москва смогла наладить поставки через половину Европейского континента, несмотря на рыскающие немецкие и итальянские суда и подлодки. Советские военные летчики храбро сражались в испанском небе, причём из-за секретности своей миссии многие из них, в отличие от немецких лётчиков из легиона «Кондор», не могли рассчитывать на ордена и медали за участие в этой «несуществующей» войне.

С первых дней Гражданской войны советские писатели и журналисты обратились к испанской теме. Почти сразу же в Мадрид отправились в качестве корреспондентов Илья Эренбург и редактор «Огонька» Михаил Кольцов. Оба они публиковали в газетах и журналах подробные очерки о событиях в Пиренеях. К слову, очерки — это главный формат советской международной журналистики тех времён, отличный инструмент информационной войны, сочетающий элементы репортажа, публицистики и агитации. В коллекции «Маленьких историй» представлен №7 журнала «Новый мир» за 1938 год, в котором опубликована третья часть знаменитого «Испанского дневника» Михаила Кольцова (о жизни и судьбе этого человека читайте в заметке «Человек из романа»). Четвертую часть Михаил Ефимович опубликовать не успеет — его обвинят в шпионаже в пользу генерала Франко и расстреляют в 1940 году. Полная версия этого произведения в СССР выйдет только после смерти Сталина.

За счет этих и подобных журналистских материалов в умах и сердцах советских людей создавался исключительно положительный образ республиканской Испании. Публицисты при этом часто обращались к символам и образам уже давно прошедшей Гражданской войны в Советской России — это должно было приблизить события на Пиренеях к рядовому советскому читателю.

Семен Кирсанов в стихотворении «Испания», воспевавшем воюющих республиканцев, писал:

Но сегодня, газету глазами скребя, я забыл другие искания,
все мечты о тебе, все слова для тебя – Испания!
Вот махнуть бы сейчас через все этажи!
(Там – окопы повстанцами роются…)
И октябрьское знамя на сердце зашить
астурийцам от метростроевцев.
Не мерещатся мне улыбки Кармен
и гостиничное кофе.
Мне б хоть ночь пролежать, зажав карабин,
с астурийским шахтером в окопе.

В свою очередь, постоянно росло и число испанских писателей, побывавших в СССР — у нас они выступали в роли носителей образа «живой Испании», а на своей Родине активно распространяли положительный образ СССР. Пожалуй, без их участия в массированной пропагандистской кампании советского человека вряд ли удалось бы убедить в исключительной важности испанских событий.

Агитация затрагивала не только литературу. Очень доходчивыми и эффективными с точки зрения пропаганды оказались испанские агитационные плакаты, которые регулярно выставлялись в Советском Союзе. В них часто использовались созвучные советским агитационные мотивы: интернациональная дружба, борьба с фашизмом, с классовым врагом и т.д.

В музыкальной сфере главным пропагандистским направлением стал обмен грампластинками между странами. Репертуар на них похож — в основном, революционные и народные песни. В коллекции «Маленьких историй» представлены несколько грампластинок этого периода. Названия песен на дисках говорит само за себя: «Песня о Валенсии», «Хота», «Марш Риего», «Любимая Каталония», «Под небом моей Андалузии».

Но главным направлением культурного взаимодействия в пору Гражданской войны стала демонстрация в Испании советских фильмов. Особенно были популярны революционные ленты — «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Три песни о Ленине» и др. В Советском Союзе даже предпринимались попытки создания полнометражного фильма о событиях в Испании. Правда, реализована была лишь одна из них — в конце 1938 года режиссером Э.С.Шуб и сценаристом В.В.Вишневским был снят фильм «Испания». Впрочем, назвать его кинематографической удачей было нельзя. Главным же агитационным драматургическим произведением стала пьеса Александра Афиногенова «Салют, Испания!».  Премьера спектакля прошла в Ленинграде, в Театре драмы им. Пушкина 23 ноября 1936 года. Осуществили постановку режиссеры Радлов и Петров, а музыку написал Дмитрий Шостакович. Героический образ Пассионарии — главы испанской компартии Долорес Ибаррури — создала актриса Елизавета Жихарева.

Столь активная и навязчивая пропагандистская кампания, развязанная советской стороной, объяснялась просто: с одной стороны, необходимо было мобилизовать население, демонстрируя на испанском примере оправданность борьбы с «врагами народа». С другой — в условиях «большого террора» найти способ снизить общественное напряжение. И это неплохо удавалось.

Наглядным выражением истинного отношения советского народа к войне в Испании стал митинг, который прошёл в Москве на Пушкинской площади 3 августа 1936 года и собрал 150 тысяч человек. Причем эта демонстрация носила полуспонтанный характер — решение о митинге в поддержку Республики было принято утром того же дня. Здесь ораторы призывали оказать всяческую помощь братской Испании. Рабочие коллективы тут же начали собирать гуманитарную помощь и деньги, а военнослужащие отправлять заявки о просьбе записаться добровольцем. Именно митинг 3 августа стал стартом их испанской биографии. Вот как описывает этот митинг советский доброволец Михаил Ботин:

«Стотысячный митинг москвичей и гостей столицы, собравшихся 3 августа 1936 года у стен древнего Кремля, проходил под лозунгом «Прочь руки фашистов от республиканской Испании!». С пламенной речью обратился к труженикам первый секретарь Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов СССР Николай Михайлович Шверник. Он сказал, что трудящиеся всего мира с глубочайшим волнением и тревогой наблюдают за событиями в Испании. Это чувство тревоги вызывается тем, что в Испании борются два непримиримых лагеря. С одной стороны — лагерь фашизма, ничем не прикрытой зверской реакции, мракобесия и форсированной, подготовки новой братоубийственной мировой бойни. С другой стороны — лагерь демократии, свободы, сторонников мира, отстаивающий жизненные интересы всего человечества, объединяющий под знаменами единого фронта всех, кому дороги завоевания человеческой культуры».

Подобные митинги в 1936-1937 годах прокатились по всей стране.

Советские граждане активно жертвовали деньги и собирали продовольствие для Испании. Исследователь Николай Платошкин называет такие цифры, свидетельствующие о щедрости советского народа: «По инициативе работниц московской «Трехгорной мануфактуры» в начале сентября 1936 года начался сбор денег для оказания продовольственной помощи женщинам и детям Испании. За несколько дней поступило 14 млн рублей. К концу октября 1936 года на 47 млн рублей в Испанию было отправлено 1 тыс. тонн сливочного масла, 4200 тонн сахара, 4130 тонн пшеницы, 3500 тонн муки, 2 млн банок консервов, 10 тысяч комплектов одежды. Испанским детям полюбились сгущённое молоко и баклажанная икра из далекой России. Женщины с гордостью показывали советские продукты соседям. Всего за время гражданской войны в фонд помощи Испании советские люди собрали 274 млн рублей» (что соответствовало примерно 1 млрд 272 млн франков)». 

Как могли помогали Испанской Республике советские пенсионеры, домохозяйки, студенты, школьники. Широко освещался в прессе поступок 5-летнего Юры Бондаренко из Ярославля, который пожертвовал в Фонд Испании 5 рублей 62 копейки. Так что советские люди совершенно искренне и бескорыстно желали добра далекой жаркой стране. А со временем, когда дела Испанской республики стали совсем плохи, Советская Россия в числе многих других стран приняла детей испанских коммунистов.

ДЕТИ «БЕЗОБЛАЧНОГО НЕБА»

Точное количество детей, эвакуированных из Испании в СССР, до сих пор остается неизвестным. Одни источники (García Escudero) говорят о 5291 малышей, другие (Legarreta) называют число 5863, третьи (Arrien) утверждают, что в Советский Союз было вывезено не менее 6000 детей. Наиболее подробные статистические данные Международного Красного Креста указывают на то, что в СССР в 1937-1938 годах эвакуировали 2895 юных испанцев — из них 1676 мальчиков и 1197 девочек. Причем каждый из них думал, что прощается с домом только на время бомбёжек.

Всего же были осуществлены четыре масштабные перевозки испанских детей в Советский Союз. Во всех источниках отмечается, что советская сторона оказала юным гостям очень теплый прием. Испанских детей в Ленинграде, Одессе, Москве встречали многотысячные толпы. Объятия, поцелуи, подарки. Кадры кинохроники заставляют многих вспоминать жительницу Ленинграда, прорвавшуюся сквозь оцепление к маленькой испанской девочке, чтобы подарить куклу. Да и в самом деле: как было не помочь этим несчастным, оказавшимся без крова после бомбардировок испанских городов немецкими «Кондорами» (подробнее об этой операции читайте в заметке «Черные крылья Испании»).

В коллекции «Маленьких историй» представлен №11 журнала «Огонек» за 1937 год. На его обложке размещен трогательный снимок раненого испанского рабочего, который во время налета фашистской авиации на Барселону выносит из разрушенного дома обернутого в плед ребенка. Такой акцент был сделан не случайно: приём испанских детей Советским Союзом стал главной пропагандистской темой в освещении испанских событий в 1937-1939 годах.

Прибывших в СССР детей распределяли в детские дома, где многие сотрудники свободно говорили по-испански. В конце 1938 года в Советском Союзе насчитывалось 16 детских домов, в которых находились воспитанники из Испании. На лето ребят обычно устраивали в лучший советский пионерский лагерь «Артек» или в детские санатории. Эвакуированным были предоставлены не только условия для проживания, но также возможность продолжения образования на испанском и русском языках — правда, в соответствии с советскими образовательными стандартами и идеологией.

Вопрос о помощи испанским беженцам и детям до сих пор остается очень щепетильным. Их жизнь никогда не была лёгкой и безоблачной, но невозможно усомниться в искренности чувств советских людей. Многие документы свидетельствуют, что наши граждане были готовы принять детей в свои семьи и воспитывать, как родных. Но государство избрало другой путь — детские дома. И, вероятно, одним из факторов, повлиявших на такое решение, был идеологический. Советская власть не задавалась целью оторвать юных испанцев от исторической родины. Компартия Испании и руководство СССР видели в них будущую испанскую элиту, политических лидеров, инженеров и ученых социалистической Республики Испании, которой, по их разумению, должна была стать Испания после разгрома франкистов.

Главный упрек к советской стороне обычно сводится к тому, что испанских детей в СССР подвергали массированной идеологической обработке. Так, писатель Родни Фрезер на основе записанных интервью в самых восторженных тонах писал о том, с какой заботой проводилась эвакуация и как много было сделано в СССР для адаптации испанских детей. Однако он же приводит слова некой испанской учительницы: «В Советском Союзе я себя чувствовала так, как будто я находилась в тюрьме, и научилась ценить свободу и независимость». В свою очередь, чувство признательности к СССР наиболее глубоко выразил бывший воспитанник П.Гутьеррес: «И, может быть, именно в Испании, после стольких лет разлуки, встречая родных и знакомых, я как-то особенно остро ощутил то, что сделал для нас Советский Союз, который в трудный час поделился с нами лучшим, что имел, который стал для нас второй родиной».

В 1939 году, по окончании Гражданской войны в Испании, эвакуированные дети начали возвращаться на родину — в этом процессе участвовали все страны Европы. Однако Мексика и СССР, не поддерживавшие дипломатические отношения с режимом Франко, отказались от репатриации. Так что «детям войны» ничего не оставалось, как начать ассимилироваться в советском обществе – учиться, заводить семьи, получать профессию, устраиваться на работу. Большинство из них стали обычными советскими гражданами, об испанском происхождении которых говорят разве что непривычные для русского уха имена да фотографии из семейного архива.

ЖЕРТВЫ НЕВИДИМОГО ФРОНТА

Пока дети республиканцев обживались на новой родине, над головой их родителей сгущались тучи, уже не связанные с действиями сторонников Франко. Напротив,  всё чаще в рядах сторонников республики происходили стычки между коммунистами «сталинского» типа (в Каталонии, например, именно они контролировали полицию и все государственные учреждения)  и многочисленными представителями троцкистских и иных «неправильных» коммунистических течений, съехавшимися в воюющую Испанию со всего мира.  Дело в том, что далеко не всех сторонников Коминтерна как в самой Испании, так и за её пределами устраивала перспектива «сталинизации» этой европейской страны. Да и портреты советских вождей на улицах Мадрида и Барселоны для многих выглядели, мягко  говоря, пугающе (подробнее о роли испанских коммунистов в Гражданской войне в Испании — в истории  «В эфире и на баррикадах»).

Наиболее активными участниками республиканского движения были Федерация анархистов Иберии (FAI) и Национальная конфедерация труда (CNT) — крупнейший профсоюз Испании, существующий по сей день. Аббревиатуры FAI и CNT часто было можно увидеть вместе из-за схожести позиций этих организаций. Их успех и популярность объяснялись просто — возглавляли организации преимущественно представители рабочей молодёжи, а не профессиональные партийные функционеры. Это и предопределило настороженное, а после и откровенно враждебное отношение к «анархистам» со стороны ортодоксальных коммунистов из республиканского руководства.

Однако особенно пугающим для советских эмиссаров в Испании был небывалый рост популярности и боевой мощи партии POUM (Рабочей партии марксистского единства). В СССР их считали (и не без основания) «троцкистами». Со временем идейное противостояние поумовцев с московскими эмиссарами привело к открытым вооруженным уличным столкновениям и массовым арестам сторонников партии на контролируемых республиканцами территориях. Отчасти, именно успех POUM постепенно привёл к охлаждению СССР к вопросу помощи Испании. В самом деле, не мог же Сталин допустить, чтобы победу в Гражданской войне за Пиренеями одержали троцкисты!

Эту подковёрную борьбу Москвы со своими «товарищами» по Коминтерну, в конце-концов вызвавшую раскол в стане республиканцев и массовые репрессии в отношении сторонников POUM, очень ярко описал в своих воспоминаниях британский писатель Джордж Оруэлл, чудом избежавший репрессий:

«Нелегко передать кошмарную атмосферу того времени — особый род беспокойства, порождаемого слухами, газетной цензурой, постоянным присутствием вооруженных людей. «Сталинцы» были на коне и отсюда следовало, что «троцкистам» несдобровать. P.O.U.M. объявили нелегальной организацией и закрыли все бюро, книжные лавки, санатории, центры Красной помощи. Одновременно полиция начала без разбора арестовывать всех людей, имевших хоть какое-нибудь отношение к P.O.U.M. В течение одного-двух дней были арестованы почти все 40 членов исполнительного комитета партии. Одному или двум удалось, кажется, скрыться, но полиция применила простой способ, к которому часто прибегали обе стороны в этой войне, — задержала жен в качестве заложниц. Установить число арестованных не было возможности. Как обычно, никому из арестованных не предъявили никакого обвинения. Но это не мешало валенсийским коммунистическим газетам рассказывать дикие истории о гигантском «фашистском заговоре», о радиосвязи с врагом, документах, написанных невидимыми чернилами и т.д.»

«Я жалею, что не стал свидетелем обыска, хотя не исключено, что будь я на месте, я бы, возможно, вспылил. Полиция вела обыск в традиционном стиле, свойственном ОГПУ и гестапо. На рассвете раздался громкий стук в дверь и в комнату вошло шестеро мужчин. Они включили свет и сразу же заняли «стратегические» пункты в комнате, видимо, по заранее обдуманному плану. Обнаружив экземпляр гитлеровского «Майн кампф» на французском языке, они пришли в дикий восторг. Найди они только эту книгу, нас ничего бы уже не спасло, но немедленно за «Майн кампф» полицейские вытащили брошюру Сталина «Методы борьбы с троцкистами и другими двурушниками», которая их несколько успокоила. Полиция почти безраздельно контролировалась коммунистами, и эти люди были, вероятнее всего, членами компартии».

Впрочем, и для самих столь нелюбимых Оруэллом советских эмиссаров командировка в Испанию  могла обернуться двояко. И если для одних участие в Испанской кампании стало стартом для дальнейшего карьерного роста, то для других обернулось репрессиями уже в самом СССР — ведь вернувшихся из стана республиканцев эмиссаров советские «органы» вполне могли заподозрить в том, что они заразились крамольными идеями антисталинизма от своих товарищей из того же POUM.

Что же касается самих испанцев, то жизнь тех из них, кто решил искать в СССР спасения от преследования франкистов, сложилась не менее драматично. Как, например, судьба экипажей нескольких испанских кораблей, оставшихся в советских морских портах после поражения республиканского правительства в 1939 году (о них читайте историю «Неизвестная эскадра советского флота»). Уже в апреле 1940 года несколько десятков моряков-южан были арестованы в Одессе и направлены в лагеря. Тогда же в закрытом подмосковном городке Монино были арестованы восемь испанских пилотов-республиканцев, направленных для обучения в СССР, но не успевших закончить лётные курсы. Всех их объявили «шпионами». Всего же с 1939 по 1953 годы жертвами сталинских репрессий стали более 300 испанских республиканцев, членов их семей и даже… детей. В годы войны к ним добавились более 450 солдат печально известной испанской «Голубой дивизии», по приказу Франко воевавшей в составе гитлеровских войск.

Уже после войны, в 1946 году, информация об испанцах-жертвах ГУЛАГа стала известна республиканцам и анархистам, эмигрировавшим из Испании в другие страны. Поднялась международная волна протеста: от СССР требовали освободить вчерашних борцов с диктатурой Франко. Однако Компартия Испании, даже в изгнании находившаяся под большим влиянием СССР, не поддержала эти требования, а протестующих назвала «франкистскими шпионами». Более того, в 1948 году в СССР прошла новая волна репрессий в отношении испанцев — многие из них оказались в Норильлаге или Казахстане. Это удивительно, но даже после освобождения из сталинских лагерей и реабилитации были те, кто предпочел доживать свой век в СССР — как, например, бывший капитан испанского лайнера «Ciudad de Tarragona» Родриго Эрнандес, для которого Одесса стала второй Родиной. Нет ничего удивительного в том, что сотни испанцев, миновавших сталинские лагеря, также успешно «вписались» в советское общество и разделили со своей новой родиной все её будущие свершения. И, разумеется, лидер испанских коммунистов Долорес Ибаррури, которую в СССР назвали «Пассионария», долгое время жила в Москве, а её сын Рубен Долорес погиб под Сталинградом, сражаясь против немцев в рядах Красной Армии.

Что же касается испанцев, желающих вернуться в Испанию, то такая возможность им подвернулась не скоро. Только спустя год после смерти Сталина первый корабль с бывшими испанскими узниками ГУЛАГа и простыми репатриантами пришвартовался в порту Испании. Это случалось 2 апреля 1954 года — корабль из СССР прибыл в бывший центр республиканского сопротивления — Барселону. Спустя ещё два с лишним года, 28 сентября 1956 года, в порт Валенсии из советской Одессы на корабле «Крым» прибыла группа из 513 испанцев (уже выросшие «дети войны»), которые воспользовались программой репатриации под эгидой Красного Креста. Среди прибывших оказались и 21 русские женщины, состоящие в браке с испанцами. Следующая экспедиция прибыла в Валенсию 22 октября 1956 года (461 человек); затем – в Кастельон 23 ноября 1956 года с 409-ю репатриантами; и снова в Кастельон 18 декабря 1956 года с 418 репатриантами. Пятая экспедиция прибыла в январе 1957 года, шестая — в мае того же года. Последняя на советском судне «Сергей Орджоникидзе» причалила в порт Альмерия в мае 1959 года.

В общей сложности в Испанию из Советского Союза вернулись 1692 человека (не считая освобожденных узников ГУЛАГа и репатриированных членов «Голубой дивизии») в сопровождении 87 русских жен и 667 детей, рожденных в этих браках. Однако лишь в 1990 году кортесы признали возможность восстановления гражданства эвакуированным в конце 30-х годов в СССР детям. В 1994 году они получили право на получение пенсии по старости и инвалидности. В 2005 году испанские власти выделили материальное пособие бывшим несовершеннолетним эмигрантам, которые провели большую часть жизни за пределами Испании. Причем эта помощь оказывается не только тем, кто вернулся в страну, но и тем, кто так и не согласился на репатриацию.

Выжившие дети Гражданской войны получили в декабре 2003 года золотую медаль «Честь Эмиграции». Помимо прочего, приехавшим на родину испанцам власти, согласно «Закону об исторической памяти», предоставляют необходимые дополнительные медицинские услуги. По официальным данным на 3 марта 2015 года, число оставшихся испанских «детей войны» в Российской Федерации составляет 91 человек.

«ОТКУДА У ХЛОПЦА ИСПАНСКАЯ ГРУСТЬ»

Природу нашей неиссякаемой «испанской грусти» чаще всего объясняют близостью исторических судеб Испании и России. Действительно, у обеих стран есть немало общего на историческом пути: опыт многовекового существования на оккупированной территории и последующее освобождение (в России — монголо-татарское иго, в Испании — арабский халифат), влияние восточной культуры, христианская вера и опыт глубокой религиозности, патриархальный уклад, героическая победа над врагом в начале XIX века, гражданская война и режим диктатуры в XX веке. Многие также связывают феномен этой привязанности с последствиями активной советской пропаганды темы Гражданской войны — ее следствием стало «ментальное присвоение Испании» советскими людьми. Просто с какого-то момента наши граждане стали воспринимать далекую Испанию как часть своей собственной культуры, истории, достижений. Наверное поэтому лозунг «¡No pasarán!» и сжатая в кулаке правая рука, визуальные образы Пассионарии и многие другие элементы были понятны не только современникам Гражданской войны в Испании, но и тем, кто жил в СССР в 50-е и даже в 80-е годы. По той же причине, как считается, в СССР были так популярны испанские танцы, игра на испанской гитаре.
И всё же главная причина необъяснимой тяги россиян ко всему испанскому кроется в другом. Ещё со времён декабристов Испания была для России наивным и светлым образом воплощения того «царства справедливости», которое всегда искал русский народ, но которое никак не мог построить на своей земле. Эту справедливость искали за Пиренеями и русские интеллигенты, и светловский «мечтатель-хохол», и советские участники испанских интербригад времён Гражданской войны, многие из которых лишь в годы Перестройки смогли открыто рассказать о своей боевой юности в знойной «Гренадской волости»…
Аналогичным образом и для многих испанцев Россия остаётся страной, которая однажды едва не принесла на их землю сказку о светлом будущем. Сказку, которую самим испанцам, к счастью или к несчастью, так и не удалось дослушать до конца…