С ветерком в бессмертие…

Альбом воспоминаний «Памяти погибших вождей» под редакцией видного советского публициста Феликса Кона. Сборник объемом в 88 страниц (полный скан можно посмотреть здесь) выпущен специально по случаю десятой годовщины Октябрьской революции столичным издательством «Молодой рабочий» в 1927 году тиражом в 10 тысяч экземпляров. Необычная, броская обложка сборника выполнена известным в те годы художником-авангардистом Густавом Клуцисом, сумевшим придать всему сборнику торжественно-траурный вид. Такая стилистика была обусловлена содержанием книги, полностью составленной из очерков-эпитафий в память 23 видных деятелях Октябрьской революции 1917 года, по разным причинам не доживших до её первого 10-летнего юбилея. По сути, это была первая попытка официальной «канонизации» видных деятелей революции — недаром в качестве авторов эпитафий выступили их товарищи по партии И.В.Сталин, А.И.Рыков, К.Е.Ворошилов, Н.К.Крупская, А.В.Луначарский и др. Впрочем, в наши дни имена большинства из тех, кто был включён в состав «погибших вождей» (за исключением Ленина, Дзержинского, Свердлова и, пожалуй, Инессы Арманд) уже мало о чём говорят читателю. С точки зрения современных представлений «подвиги» многих из этих «вождей» подчас выглядят сомнительно или кажутся малозначительными, а сами они нередко предстают в облике, далёком от всего «героического». Однако есть среди героев сборника человек, чья судьба отличается от других. В революционном движении России он получил кличку «товарищ Артём», это его сына усыновил В.И.Сталин, и это он оказался единственным среди революционеров человеком, погибшим в ходе фантастического научного эксперимента…

*       *       *

Но перед тем, как рассказать о биографии «товарища Артёма», вернёмся ненадолго к сборнику. Издание это поистине уникальное. Дело в том, что в конце 1930-х годов авторы большинства статей о «павших героях», включая художника обложки  Клуциса, сами были объявлены «врагами народа» и впоследствии арестованы или расстреляны. Так, из двадцати трёх соавторов сборника в 1937-1939 годах двенадцать были приговорены Верховным судом к «высшей мере социальной защиты». Как шпионов, контрреволюционеров или троцкистов расстреляли Николая Бухарина, Якова Петерса, Якуба Ганецкого, Алексея Рыкова, Николая Брюханова, Артемия Любовича, Моисея Фрумкина, Абрама Каменского, Вильгельма Кнорина, Осипа Пятницкого, Варвару Мойрову и Александра Шотмана. Добавим к этим фамилиям расстрелянного художника Густава Клуциса, а также отбывшего 7 лет в лагерях Леонида Оболенского и удивительно своевременно скончавшуюся в 1939 году Надежду Крупскую. В результате оказалось, что вышедший в 1927 году сборник весь напичкан статьями «врагов народа». Это предопределило его судьбу: тираж издания был изъят из библиотечных фондов и пущен под нож, а уцелевшие экземпляры надежно укрыты от посторонних глаз в так называемом «спецхране» — отделе библиотечного фонда, где хранились издания, которые не выдавали простой публике по идеологическим соображениям.
Иными словами, фигурирующим в сборнике «погибшим вождям» повезло: в советской историографии они хотя бы остались героями. И как знать, что ждало бы их всех, случись им дожить до второго десятилетнего юбилея революции.

У «товарища Артёма», по крайней мере, были все шансы оказаться в числе «врагов народа». Ещё бы — бывший парижский студент, гражданин и видный общественный деятель Австралии, человек, много лет проработавший в Китае и Японии… Ну чем не шпион?
Жизнь этого «старого большевика», несмотря на то, что судьба отпустила ему всего 38 лет, и впрямь оказалась невероятно насыщена и увлекательна. Впрочем, поначалу ничто не предрекало такого развития событий. Фёдор Сергеев (именно так на самом деле зовут нашего героя) родился в семье зажиточного курского строительного подрядчика-артельщика. Отец — Андрей Арефьевич Сергеев — на образование сына денег не жалел, и в 1901 году Фёдор блестяще закончил реальное училище в Екатеринославе (будущий Днепропетровск, ныне — Днепр), после чего с успехом держал вступительный экзамен не куда-нибудь, а в престижнейшее Императорское Московское техническое училище (ныне — МГТУ им. Баумана, о его студентах см. заметку «Уверенные в дне грядущем»).
И тут, как говорится, парня словно подменили. Российская студенческая среда всегда была рассадником радикальных идей. Вот и студент Сергеев увлекся подпольными пролетарскими кружками, занялся распространением марксистской литературы. В том же 1901 году Фёдор проникся идеями социал-демократов и вступил в ряды РСДРП. Следующий шаг на тернистом революционном пути — участие в студенческих митингах и демонстрациях, а потом и их организация. В этом качестве 19-летний Фёдор впервые попал в поле зрения полиции. 2 марта 1902 года первокурсник Сергеев с группой единомышленников отправился к памятнику Пушкину, чтобы выразить свое возмущение решением властей отправить в армию студентов Московского университета, которых арестовали за участие в манифестации. Но начинающего революционера «сдал» один из товарищей (некий Адикс), так что первая же политическая акция Фёдора была с треском провалена. Вот как полицейские описали студента Сергеева при аресте:

«Рост 2 аршина 6 вершков, стрижется ежиком, усы редкие, по подбородку и щекам редкая, едва заметная растительность, шатен, походка развалистая, от пристальных взглядов уклоняется. Нос большой. Студент Фёдор Сергеев, прискучивший всем своим товарищам во время сходок в техническом училище назойливой пылкостью к беспорядкам, предлагая разгромление инспекций, сожжение предварительных предупреждений, уличные демонстрации с флагом и тому подобные бесчинства [1]».

Пока шло следствие, Сергеева, ожидающего суда в Бутырской тюрьме, исключили из вуза: терпеть отъявленного революционера в своих рядах ректорат императорского учебного заведения не желал. Впрочем, продолжить обучение Фёдору все равно было не суждено: по приговору суда его препроводили в Воронеж, где он полгода провел в местной тюрьме. Освободившись, Сергеев, как политически неблагонадежный, получил запрет на обучение в государственных вузах. И здесь начинаются чудеса: сын артельщика после этого не спивается, а эмигрирует в Париж! Во Франции судьба даёт ему шанс свернуть с революционного пути: смышлёный Федор сводит близкое знакомство со знаменитым российским микробиологом, будущим Нобелевским лауреатом Ильёй Мечниковым и даже какое-то время живёт в его доме. Но наука уже мало интересует Сергеева: он решает начать обучение в Русской Высшей школе общественных наук в Париже. Чтобы понять, чему обучали в этом учебном заведении, достаточно упомянуть, что за её партами в свое время сидели Троцкий и Луначарский, а лекции в феврале 1903 года читал сам Владимир Ульянов. Разумеется, будущий «товарищ Артем» не мог их пропустить. Услышанное, судя по всему, Фёдора вдохновило столь сильно, что он бросает буржуазную Францию и стремглав возвращается в Россию. К слову, Русская Высшая школа общественных наук, которую бросил Федор, закрылась спустя три года, ибо превратилась в трибуну для лидеров российских политических союзов. Инициатор создания вуза — академик Максим Ковалевский — считал, что оно и к лучшему: «Теперь уже никто не хочет учиться и все заняты только тем, чтобы внедрять в других честные убеждения клеветой и насилием. Красные хулиганы стоят чёрных» [2].

Из дела Артема в охранном отделении

Вернувшись в Россию, «красный хулиган» Сергеев сразу же попадает под полицейский контроль и переходит на нелегальную работу. Новое поле его деятельности — Донбасс. Энтузиазма молодому социал-демократу не занимать. Судите сами: с 1903-го по 1905 год он успел распространить революционные идеи среди рабочих Брестово-Богодуховского рудника, стать организатором нескольких пролетарских кружков, создать самую крупную на Донбассе социал-демократическую ячейку (почти 400 человек), провести первомайскую забастовку и дважды оказаться в тюрьме. Второй отсидкой в городе Николаеве Федор, видимо, добился окончательного доверия старших товарищей по партии: в начале 1905 года они отправляют его руководить революционной работой в Харьков. С этого момента Федор Андреевич Сергеев исчезает, а вместо него в документах РСДРП и протоколах полиции появляется «товарищ Артём». Впрочем, возложенную на него харьковскую миссию новоиспеченный товарищ по большому счету провалил: его революционная группировка «Вперёд» была раскрыта полицией, а организованное ею вооруженное восстание подавлено в зародыше. Охранка по распоряжению губернатора арестовала 30 зачинщиков беспорядков, однако самому Артёму удалось скрыться. Причем весьма экзотическим способом: проникнув в одну из старейших психиатрических клиник Харькова — знаменитую «Сабурову дачу», он некоторое время проживал там под видом сумасшедшего, а с приходом полиции спрятался в мертвецкой, притворившись покойником. В результате прямо из-под носа полиции его вынесли в гробу.

После Украины товарища Артёма направляют на Урал, где ему поручено преумножить численность местной социал-демократической ячейки. Однако в 1906 году его снова арестовали, и на этот раз решили наказать по полной программе. Три года Артём ожидал завершения следствия в арестантских ротах, содержащихся в весьма суровых климатических условиях. В эти годы он пишет  очень тёплые письма Екатерине Мечниковой — родной сестре академика, которую он всегда называл «Дорогой тётей». В революционную деятельность Екатерина Мечникова оказалась вовлечённой невольно: её родная дочь Александра была ближайшей соратницей Артёма. Так что переписка между «тётей» и «товарищем Артёмом» была оживлённой, и из неё мы можем почерпнуть немало сведений о жизни и образованности этого революционера. Так, в одном из писем Фёдор сообщает, что в ходе допросов ему сломали челюсть, началась гангрена, придется удалять часть челюсти, чтобы не допустить заражения крови.  Из писем мы узнаём также, что в заключении Артём активно занимался самообразованием:

«С гораздо меньшим любопытством, чем исход болезни, я жду исхода суда. Отсутствие шума действует хорошо. Много книг… Ж. Занд, Бальзак, Достоевский, Шекспир, Байрон, Гёте и другие. Наслаждаюсь, когда могу… Я массу перезабыл из того, что знал, и чтение книг по механике, физике имело бы для меня существенное значение. У меня, например, есть желание понять эмпириомонистов. Вообще их позиция мне кажется неудовлетворительной, но они так развязно обращаются с наукой (впрочем, этот недостаток свойствен представителям большинства философских направлений), что поневоле является желание ближе познакомиться с естественными науками. А в смысле режима теперь по всей России одинаково, и шальная пуля даже на воле не менее опасна, чем в любой тюрьме, и если на что можно сетовать, так только на то, что пули стали совсем шальными. Что же касается карцера, так ведь тёмных комнат боятся только дети, пока они не дорастут до 7 лет… Пожелайте мне получить поселение, потому что оправдание, по-моему, не означало бы освобождения, а по-моему, лучше быть заключённым в пределах уезда или волости, чем в тюрьме. Ваш Федя… [3] «

Наконец, в 1909 году состоялся суд: прокурор требовал для обвиняемого четыре года каторжных работ, которые наверняка доконали бы только-только перенесшего сыпной тиф Фёдора. Но в итоге его приговорили к пожизненной ссылке в Восточную Сибирь. Поначалу товарищ Артём обрадовался такому исходу, но,  прибыв на место — «богом забытое» таежное село Ипыманское на Ангаре, он написал сестре Дарье, что более ему «спасения ждать неоткуда». Около полугода революционер корчевал лес в Иркутской губернии, но к августу 1910 года всё же не выдержал дикости здешних мест: бежал 300 верст по скалистому берегу, через непроходимый лес к почтовому тракту и далее к станции Манчжурия, где сел на поезд до Харбина. Однако жизнь китайского подпольщика оказалась несладкой: идеями социал-демократов жители Поднебесной загорались неохотно, все больше хотели нажиться на «товарище из России». Чудом сумев перенести еще одно заболевание тифом, на этот раз брюшным, изрядно подорвавший здоровье революционер решил отправиться в Японию. Прибыв в Нагасаки, Артём понял, что россиянину здесь работы не дадут принципиально, поэтому надолго распаковываться не стал — на последние 30 иен купил билет на пароход до Шанхая. Здесь Сергееву пришлось устроиться на работу. Причем, на самую физически сложную — кули (развозчик тяжестей).

«Я… кули. Никакой труд мне не страшен. Пусть англичане лицемерно отворачивались, когда я тащил тележку по городу. Это меня нисколько не трогало… Жалкая кучка европейцев насильно втискивает новые формы общественных отношений в огромную страну и думает, что их роль они могут разыгрывать столетия» [3].

Во всех советских биографиях Фёдора Сергеева сообщается, что во время пребывания в Шанхае и Гонконге он стал свидетелем «эпохи пробуждения Азии». На деле же революционная агитация в Китае шла крайне вяло, не давала практически никакого результата, так что Артём рвался обратно в Европу, в самую гущу революционной мысли. Однако судьба распорядилась иначе: в начале лета 1911 года Артём вместе с товарищами, скопив 600 мексиканских долларов, переезжает в Австралию, где  планировал пробыть не больше года. Однако его австралийские каникулы затянутся на целых шесть лет. После душного и нищего Китая зелёный континент кажется Артёму настоящим раем:

«Удивительно хорошая, спокойная страна Австралия. В ней чувствуешь себя уверенно. Просторная, богатая, свободная. Не нищета масс, а высшая наиболее развитая форма капиталистической эксплуатации служит здесь основанием для созидания богатств буржуазии. Требование на рабочие руки всегда высоко. Рабочий чувствует себя спокойно, уверенно. Фермер тоже. Хотя и тот, и другой сильно эксплуатируется. Один промышленным, а другой торговым и банковским капиталом. Но им остается ещё слишком много, сравнительно с потребностями, и, конечно, сравнительно с европейским рабочим. Но зато у рабочего здесь нет и потребности остро, напряженно мыслить. Он не задается общими вопросами и живёт сегодняшним днем. Хочет – идёт на работу, не хочет работать – спит или идёт в город, в кабак. Везде интересуются спортом. Все газеты переполнены отчетами о предстоящих, настоящих и прошедших матчах – велосипедных, бильярдных, лодочных, футбольных и прочее и прочее… В ближайшем городе Уорике, центре здешнего округа, нет ничего, кроме лавок, кабаков и публичных домов, конечно, спортивных клубов. Рабочая партия на весь Квинсленд издает только одну еженедельную газету» [3].

Газета «Эхо Австралии» с заявлением Артема. 12 июля 1912 года

К тому времени русские в Австралии были не в диковинку: сюда и в XIX веке уезжали российские охотники за удачей, а после Первой русской революции 1905 года поток беженцев вырос многократно. В основном это были евреи, спасающиеся от погромов черносотенцев, или, как Артём, беглые каторжники, скрывающиеся от полиции. Батрак, землекоп, разнорабочий — это далеко не полный перечень рабочих специальностей, коими пришлось овладеть в далекой Австралии российскому революционеру. Отсиживаться в местных кабаках наравне с коренным населением он не мог — процесс пробуждения пролетарского сознания у австралийских тружеников требовал нешуточных финансовых вливаний. К тому же, работа «у станка» позволяла Артёму находиться в нужной среде — среди рабочих, недовольных своим угнетенным положением. В 1911 году будучи неформальным лидером мигрантов из России, он прославился на весь континент устроенной в Брисбене забастовкой. Во время «Блек фрайдей» (черная пятница) Артём с русскими товарищами возглавили колонны демонстрантов — им, соответственно, достались главные удары пытавшихся усмирить толпу полицейских. Поскольку такой отваги австралийские рабочие от россиян не ожидали, этот случай существенно прибавил авторитета Артёму и его соратникам [5]. Вскоре Артём обретает австралийское гражданство и приступает к выпуску газет «Эхо Австралии» (рупор Социалистической партии) и «Вести русских эмигрантов». Печать делает своё дело: партия Артёма растет и ширится, и сам революционер вполне доволен своей работой:

«У нас сейчас в самом разгаре файт за фри спич, а по-русски: борьба за свободу слова. Как видите, такая борьба возможна и в Австралии. Уже около дюжины тюремных приговоров социалистам вписаны в историю Квинслендского суда, и ещё не одна дюжина будет вписана. И как вы думаете, за что? За то, что люди осмелились говорить, не имея письменного разрешения на то от начальника полиции; при этом на суде неизменно фигурирует циркуляр начальника – не разрешать социалистам говорить в воскресенье… Мы решили вести борьбу до конца. Каждое воскресенье наши ораторы выходят говорить; говорят всегда на том же месте; их арестовывают, но симпатия масс, очевидно, уже на нашей стороне. Тысячи народа собираются слушать наших ораторов. И с каждым воскресеньем народа прибывает все больше. Мы ожидаем каждый момент, что полиция от отдельных арестов перейдет к организаторам этой борьбы и арестует комитет борьбы за свободу слова. Тогда и вашему покорному слуге придется заняться исследованием сходств и различий пенитенциарных учреждений абсолютной монархии и демократической республики [4]».

Как в воду глядел товарищ Артем, точнее, «Большой Том» — так широкоплечего Сергеева назвали в Австралии. Его арестовали по обвинению в организации стачки газовщиков без позволения властей. Некоторое время он провел в тюрьме Брисбена. Уже несколько лет спустя на вопрос: чьи тюрьмы лучше — российские или австралийские? — Артем ответил: «Одинаково и здесь и там лишают свободы, притесняют и бьют. В Австралии судят и говорят: «Ты являешься нарушителем наших законов, ты виноват, мы наказываем тебя». У нас же порют и причитают: «Правда твоя, человече, правда, а ну-ка ложись!» [4] 

Февральскую революцию 1917 года товарищ Артём, как и все большевики, включая Ленина, «проспал». Но после отречения императора и падения самодержавия засидевшийся в Австралии революционер понял: скрываться больше не от кого, пора возвращаться домой. И хотя натурализованный австралиец Сергеев по закону не имел права покидать континент, никакие запреты его остановить не могли. Местные товарищи устроили ему пышные проводы. Не менее сложно чем в Австралию, Артем добирался и обратно в Россию — через Шанхай и Владивосток. В Харькове, в котором прошла революционная молодость, он оказался только к концу июня 1917 года.

Лиза Репельская — жена Артема. 1918 год

А в июле 1917 года в жизни Артёма произошло ещё одно важное событие — он познакомился со своей будущей женой. Произошло это довольно романтично по революционным меркам. Молодая, но уже убеждённая коммунистка Елизавета Репельская агитировала на улицах Харькова за кандидатов от социал-демократов на выборы в городскую думу. Забравшись на деревянный ящик, черноволосая хрупкая девушка с упоением рассказывала прохожим о программе своих однопартийцев. Один из провокаторов в толпе вдруг назвал её немецкой шпионкой: озлобленные мужики схватили агитаторшу и поволокли на Павловскую площадь, чтобы прилюдно «вздернуть на фонаре». Благо, путь их пролегал мимо здания, в котором заседали харьковские большевики. Услышав крики, Артем с коллегами выбежали на улицу и отбили девушку у разъяренной толпы. Сергеев взялся её проводить и… остался у неё.
Осенью 1917-го Артем получил распределение на Донбасс, где его избирают секретарем обкома. Он наездами бывает в Петрограде, лично принимает участие в Октябрьском перевороте, руководит Советами рабочих и крестьянских депутатов то в столице, то в Киеве. Сергеев в большом авторитете, ему доверяют товарищи по партии. Доверяют настолько, что даже закрывают глаза на его самодеятельность: в Донбассе он самостоятельно, без разрешения старших товарищей, провозгласил и возглавил Донецко-Криворожскую Советскую республику. Да-да, товарищ Артем ещё 100 лет назад озвучил и воплотил в жизнь идею автономии Донбасса, которая невероятно болезненным образом перекликается с событиями сегодняшнего дня. Неизвестно, где именно Сергеев вынашивал это проект — в Австралии или уже по возвращении домой — но факт остается фактом: в феврале 1918 года Донецко-Криворожская Советская республика вошла в состав Украинской Советской Республики на правах автономии. Тогда же руководство новой административной единицы объявило о национализации местной угольной промышленности. Соратники по партии по-разному отнеслись к инициативе Артема: сохранились свидетельства о том, что Ленин и его ближнее окружение на словах не возражали против самостоятельности угольного региона, однако категорически против выступил курирующий национальный вопрос И.В.Сталин. Видимо, именно с подачи будущего «отца народов» сам факт образования ДКР впоследствии напрочь исчез как из официальной биографии Артёма, так и из большевистской редакции истории Украины [6].

К. Е. Ворошилов, Г. И. Петровский, Артём (в белой папахе), С. Шварц и другие. Украина, 1919 год

Впрочем, Донецко-Криворожская республика просуществовала недолго: на Украине началась австро-германская интервенция. В качестве главы новоявленной автономной республики Сергеев отправляет кайзеру Вильгельму официальную ноту: мол, ДКР не является  частью Украины, так что границы следует соблюдать. Ответа, разумеется, не последовало, и тогда Ленин предложил включить ДКР в состав Украины, после чего создать единый фронт обороны советской республики [7]. Но уже к концу весны 1918 года австро-германские войска полностью захватили территорию ДКР, и детище товарища Артёма фактически перестало существовать. Правда, накануне оккупации Сергеев успел законсервировать шахты и вывезти исторические и материальные ценности Донбасса в Москву, чтобы спасти от разграбления. В наши дни на Украине некоторые ставят ему это в вину.
После окончания Гражданской войны товарища Артёма можно увидеть везде: и в кресле наркома пропаганды Украинской республики, и заместителем главы Правительства, и председателем Донецкого губисполкома, и  секретарём Московского комитета РКП(б), и во главе ЦК Всероссийского союза горнорабочих. Он воюет с белыми, восстанавливает шахты Донбасса, организует подготовку квалифицированных кадров для угледобывающей промышленности, участвует в становлении профсоюзного движения. В начале июля 1921 года товарищ Артем в составе делегации РКП (б) принимает участие в работе III Конгресса Коминтерна и І Конгресса Профинтерна. Жить ему и ещё пятерым делегатам этого конгресса остаётся всего три недели.
О гибели Федора Сергеева в нашем артефакте написан всего один сухой абзац. Погиб Артём не от пули, не от вражеского штыка, а при освоении нового транспортного средства — аэровагона. Сыграла роль его прирождённая тяга к знаниям, ко всему новому, которая в своё время привела его в Императорское Московское техническое училище.
Создание аэровагона, движущегося по рельсам с помощью воздушного винта, для молодой Страны Советов было делом принципиальным. Ведь до этого история знала всего одну попытку создать такую машину: в 1919 году её воплотил в жизнь немец Отто Штайниц. На берлинском авиазаводе он собрал вагон Dringos (сокращенно от Doktor-Ing. Otto Steinitz). Испытания чудо-техники прошли вполне успешно: Dringos с депутатами Рейхстага в салоне разогнался до 100 км/ч и за полчаса преодолел путь в 50 километров. Но то ли транспорт этот показался немецким промышленникам слишком дорогим, то ли чересчур шумным, то ли просто неперспективным — от проекта Штайница Германия отказались. Кому же было не подхватить эту техническую идею, как не советским изобретателям? Уже через пару лет после самоходного Dringosа аналогичная техника, причем оригинальной конструкции, была создана и в Советской России.

Валериан Абаковский

Автором отечественного проекта был талантливый самородок из Риги — инженер-самоучка Валериан Абаковский. Сведений о нем сохранилось немного: родился 5 октября 1895 года, после революции устроился работать водителем в Тамбовскую ЧК, с юности был не равнодушен к разного рода технике, на досуге даже занимался изобретательством. История умалчивает о том, знал ли Абаковский о разработках Штайница или пришёл к оригинальной идее самостоятельно, но, так или иначе, он придумал новую конструкцию и отправил её обоснование в Кремль. Проект властям показался перспективным, в результате 25-летний изобретатель получил «добро» и необходимые денежные средства (как бы сейчас сказали — грант). Благосклонность руководства молодой Страны Советов вполне понятна. И дело здесь не только в желании заткнуть за пояс немцев. Абаковский обещал, что его машина будет развивать скорость до 140 км/ч — качество исключительно ценное для Советской России с её необъятными просторами. Предполагалось использовать аэровагон для экспресс-перевозки ценных государственных документов на линиях, соединяющих Москву с провинцией, а также для служебных поездок высших государственных чиновников.
Весной 1921 года по чертежам Валериана Ивановича началась сборка новой чудо-техники. По одним источникам, аэровагон (этим словом, кстати, впервые назвали именно локомотив Абаковского) строили в Тамбовских железнодорожных мастерских, по другим – в столице. Конструкция была максимально подчинена главной цели — быстрой езде, а потому предельно упрощена и облегчена. Машина оснащалась ходовой частью с двумя колесными парами, тормозами и прочими механизмами, заимствованными у существовавшей в ту пору техники. Переднюю часть кабины сделали клиновидной формы — чтобы добиться предельной обтекаемости. Для повышения аэродинамики крышу кабины немного скосили сверху. Все элементы силовой установки были расположены в передней части аэровагона. Авиационный двигатель вращал деревянный двухлопастный винт диаметром около 3 метров. По расчетам Абаковского, это устройство вполне могло разогнать состав до баснословных в то время 140 км/ч. В июне 1921 года стартовали испытания опытного образца. Тестовые заезды осуществляли на железнодорожных перегонах в центральных регионах страны. Экспериментальная модель успешно преодолела более 3000 километров при высоких скоростях, после чего было решено устроить публичную демонстрацию.

Аэровагон Абаковского

Презентацию советской технической новинки решили приурочить к III конгрессу коммунистического Интернационала, ради которого в Москву приехали активисты компартий нескольких иностранных государств. 24 июля часть делегатов должна была отправиться в Тулу на встречу с местными шахтерами. Чем не шанс с помпой продемонстрировать аэровагон? Для доставки участников конгресса в город оружейников выбрали скоростную машину Абаковского, которая вмещала до 25 пассажиров. Отказаться от поездки никто и не подумал — ведь испытания прошли успешно, да и революционерам всегда были интересны опережавшие время технические разработки. Не устоял перед соблазном и товарищ Артём. Не известно, сам ли он изъявил желание войти в состав группы, отправляющейся в Тулу, или ему поручили сопроводить зарубежных товарищей, но товарищ Сергеев оказался среди почетных пассажиров злосчастного вагона.

Последнее фото товарища Артема. Возле аэровагона с делегатами III Конгресса Коминтерна

Утром 24 июля 1921 года делегаты конгресса сделали традиционное групповое памятное фото у аэровагона, после чего машина под управлением самого Валериана Абаковского отправилась из Москвы в Тулу. В вагоне, кроме самого изобретателя, находились еще 22 человека. Делегаты в рекордный срок добрались до Тулы, провели назначенные собрания с горняками и вечером того же дня выехали обратно в столицу. В 18:35 часов на 104 км от Москвы, близ Серпухова, и случилась трагедия. На одном из неровных отрезков вагон на бешеной скорости буквально вылетел с рельсов. В результате крушения шестеро пассажиров были ранены, семеро погибли. Трагедия унесла жизнь самого Абаковского, а также товарища Артёма, немецких делегатов Отто Струпата и Оскара Гельбриха, австралийца Джона Фримана и англичанина Уильяма Хьюлетта. Все погибшие были похоронены в братской могиле некрополя у Кремлевской стены.

Некрополь у Кремлевской стены

Комиссия, расследовавшая причины катастрофы, пришла к выводу, что аэровагон сошел с рельсов из-за неудовлетворительного состояния железнодорожного полотна. Машина, разогнавшаяся до 85 км/ч, оказалась очень чувствительна к неровностям, и один из ухабов, видимо, стал роковым — вагон не удержался на рельсах и пошел под откос. При этом некоторые вопросы вызывает управление машиной. На имеющихся фото видно, что окна имелись только в бортах кабины, из-за чего не вполне понятно, как именно машинист должен был следить за путями и узнавать текущую обстановку. Вполне возможно, что именно эта особенность аэровагона оказалась фатальной в его судьбе. Как бы то ни было, но катастрофа под Серпуховым на многие десятилетия похоронила идею железнодорожного поезда с авиационным приводом — вплоть до 1960-х годов, когда в СССР была предпринята вторая — и тоже неудачная — попытка создать поезд на реактивной тяге.
Впрочем, хоть комиссия и не нашла следов злого умысла в истории катастрофы аэровагона, среди членов ЦК ходили слухи, что к крушению был причастен Лев Троцкий. Этой версии твёрдо придерживался сын самого Фёдора Сергеева, Артём. По его словам, на месте катастрофы на путях лежали камни, из-за которых вагон и сошел с рельсов:

«Как говорил Сталин, если случайность имеет политические последствия, к этому надо присмотреться. Выяснено, что путь аэровагона был завален камнями. Кроме того, было две комиссии. Одну возглавлял Енукидзе, и она увидела причину катастрофы в недостатках конструкции вагона, но Дзержинский говорил моей матери, что с этим нужно разобраться: камни с неба не падают. Дело в том, что для противодействия влиянию Троцкого Артём, по указанию Ленина, создавал Международный союз горнорабочих как наиболее передового отряда промышленного пролетариата. Оргкомитет этого союза был создан за несколько дней до катастрофы. Троцкий в то время представлял очень большую силу»… [8].

Впрочем, Артем Федорович Сергеев и не мог считать иначе. Просто по определению. Ведь после смерти отца он был вскоре усыновлен… самим Иосифом Сталиным! А ведь генсек всегда считал Троцкого своим главным врагом. Сына своего близкого друга (товарищ Артём и Коба были знакомы с 1906 года, переписывались, заседали на одних съездах — в общем были большими друзьями, по заверению Артёма Сергеева) Иосиф Виссарионович взял в свой дом и воспитывал как родного.

Слева и по центру — Василий Сталин и Артем Сергеев, справа — генерал Артем Сергеев

По официальной версии, мальчика решили забрать из-за того, что вдова Фёдора Сергеева была якобы очень больна. Однако время опровергло эту версию: Елизавета Львовна благополучно дожила до 87 лет, пережив мужа на 62 года, а И.В.Сталина — на 30 лет. В некоторых источниках также упоминается, что вдове приходилось трудно с 5-месячным сыном на руках, от материальной помощи она гордо отказалась, а потому сильно нуждалась. Однако известно, что Елизавета Сергеева создала и возглавила противотуберкулёзный санаторий в Нальчике, а позже работала главой облздрава Кабардино-Балкарии, руководила разными промышленными предприятиями — другими словами, не бедствовала. Как бы то ни было, но ставший приёмным сыном вождя Артём Сергеев воевал на фронте, дослужился до звания генерал-майор артиллерии и дожил до 2008 года. До самой смерти он с большой теплотой отзывался о своём втором отце.
После катастрофы  власти решили увековечить память товарища Артёма. Его именем была названы города, посёлки, угольные карьеры, паровозы и даже бронепоезда. Не было недостатков и в памятниках пламенному революционеру. Наиболее необычным из них стал установленный в 1927 году над излучиной Северского Донца в Святых Горах 800-тонный монумент работы киевского скульптора Ивана Кавалеридзе высотой в 28 метров. Правда, прежде чем установить изваяние революционера, пришлось снести стоявшую на этом месте часовню — но кто в СССР с этим считался?  Скульптура эта уникальна и привлекает туристов и по сей день. Во-первых, она выполнена в модном в 1920-е годы стиле кубизма — и больше никогда памятник борцу революции не будет выполнен в таком стиле. Во-вторых, это один из самых высоких монументов в Европе. Ну и, наконец, уникален состав бетона, из которого вылеплена скульптура: его состав был известен лишь проживавшей в этих местах династии Орленко, которые и заготовили смесь для памятника. Бетон этот сохранил все свои качества и по сей день, а вот заплатки из современного бетона на нём не держатся — состав не тот.

В заключение нельзя не сказать несколько слов о человеке, который написал памятную статью об Артёме для альбома воспоминаний «Памяти погибших вождей» — об Абраме Каменском. Он родился в еврейской семье, на Украине. В 1905 году в возрасте 20 лет вошел в состав РСДРП, но во фракцию меньшевиков. После Октября 1917-го переметнулся к большевикам. Не случайно именно ему доверили писать некролог о Фёдоре Сергееве — они вместе работали в Донецко-Криворожской Советской республике, во многих источниках его называют «видным луганским большевиком». Каменский близко знал И.Сталина и весной 1919 года ненадолго занял пост заместителя наркома национальностей РСФСР. Но в середине 1920-х годов Каменский примкнул к сторонникам Троцкого, за что и поплатился 10 лет спустя: в июле 1936 года его арестовали и два года спустя расстреляли на печально известном полигоне Коммунарка.  А вот Артём продолжает оставаться живее всех живых. И хотя давно уже исчезли с географических карт города, названные в честь других «вождей» — Ленинград, Куйбышев, Жданов, Горький, Свердловск, Калинин —   дальневосточный город Артём и краснодарский Артёмовск стоят себе, никого не смущая.