Далеко не все браки заключаются на небесах. Эту очевидную истину человечество усвоило давно, поэтому и придумало развод. Для любвеобильных славян это было особенно актуально. После принятия христианства церковь постепенно крепко «закрутила гайки» в хрупком семейном механизме. Закрутила настолько, что освобождение от опостылевших брачных уз в России долгое время было почти невозможным: развод разрешали в редких случаях. На что только ни шли наши предки, чтобы убедить святых отцов в своем праве на свободу — даже убийством не брезговали. Да что там! Ради заветной цели иные и сами прикидывались мертвецами. Не верите? HistoryTime детально изучил бракоразводные традиции наших предков и предлагает убедиться в этом.
Человечество получило возможность разрывать брачные узы одновременно с появлением самого института семьи и брака – с незапамятных времен.
Развод, вероятно, почти столь же стар, как и брак. Хотя я полагаю, что брак на неделю-другую древнее,
— писал в шутку великий Вольтер. Впрочем, он был не так уж далёк от истины. Упоминание о разводе можно найти ещё в Новом Завете, где обозначена единственная причина, дающая право вступить в новый брак, — супружеская измена. «Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует» (Мф. 19:9).
У славян-язычников расторжение брака проходило куда проще, чем в наши дни — развод совершался в течение одного дня. Супруги публично разрывали над проточной водой или над перекрестком дорог полотенце или пояс, после чего муж и жена считались свободными от семейных уз и могли вступать в новый брак. Славяне разводились часто, причем даже ратующее за семейные ценности христианство поначалу не смогло уменьшить эту статистику. Подробнее о семейных и сексуальных отношениях наших предков: Сексуальные традиции славян: блудливая Русь
Кстати, один из первых громких бракоразводных процессов, вошедших в отечественные летописи, оказался как раз развод крестителя Руси Владимира Красно Солнышко и Рогнеды Полоцкой. В конце X века Владимир, известный до Крещения как «великий распутник» и имевший несколько сот наложниц, посватался к дочери полоцкого князя Рогволода, но получил от неё презрительный отказ. «Не хочу рабынича разути», — сказала князю Рогнеда, а всё потому, что матерью Владимира была простая ключница. В жёны Рогнеду князь взял силой, расправившись со всей её семьёй. Обиды женщина не простила и через несколько лет попыталась убить мужа. Разгневанный князь намеревался собственноручно разделаться с коварной супругой, но сын Изяслав заступился за мать. Развод был неминуем: Владимир выслал Рогнеду с Изяславом из Киева, выделив ей часть завоеванного им Полоцкого княжества. Так в Беларуси появился город Заславль, а Рогволодовичей считают основателями белорусской государственности.
С XI века, уже после Крещения, брачными отношениями на Руси ведала Церковь: ещё «Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных» (около 995 года) передавал в ведение митрополичьего суда дела о незаконных связях, изнасилованиях и о «роспустах» (разводах). Православная церковь разводы осуждала, поскольку рассматривала брак как «вечный союз, заключенный на небесах по воле Бога», но всё же в исключительных случаях признавала возможность его расторжения — как уступку человеческой слабости. Процедура развода была заимствована в первом письменном своде законов «Устав князя Ярослава о церковных судах». Так вот за самовольный развод с женой Ярослав предлагал наказывать мужа рублем или гривной — причем сумма штрафа отличалась в зависимости от статуса супругов:
Аще же пустит боярин жену великих бояр, за сором ей 300 гривен, а митрополиту 5 гривен золота, а менших бояр гривна золота, а митрополиту гривна золота; а нарочитых людии 2 рубля, а митрополиту 2 рубля.
Так что развод на Руси испокон веку был делом в финансовом плане обременительным: сумма, которую получала разведёнка «за сором», совпадала с той, что получал разводящий супругов митрополит. А вот за развод по взаимному согласию штрафовали в зависимости от того, был ли брак венчанным: невенчанным освобождение от брачных уз стоило 6 гривен на двоих, венчанным вдвое дороже — ибо нечего понапрасну труд сановника расходовать. Впрочем, в те годы простой люд на Руси в основном жил в невенчанных семейных союзах, причем церковь такие браки признавала — в отличие от безбрачного сожительства, за которое девиц помещали «в дом церковный», то есть передавали в ведение епископа. Венчание прививалось постепенно: лишь в 1774 году Священный Синод издал указ, угрожающий анафемой тем, кто жил без венца.
Поскольку развод обходился недешево, то мужья частенько вступали во второй брак, не удосужившись уплатить за расторжение первого. Штрафы для двоеженцев предусмотрены не были, но таких мужиков насильно возвращали к прежнему семейному очагу, а их вторых жен отдавали в «дом церковный». Там же оказывались женщины, уличенные в измене или самовольно ушедшие к другому мужчине. Устав запрещал развод, если одного из супругов поразил «лихой недуг». Не рекомендовалось также оставлять жен, которые были изобличены в чародействе – таковых мужьям надлежало воспитывать, то есть колотить. Кстати, побои, наносимые жене супругом, в условиях патриархата преступлением не считались. Зато жену, которая поколачивала мужа-подкаблучника, на Руси штрафовали на 3 гривны — где, спрашивается, справедливость?
«Устав» предусматривал и законные причины для развода – на их составлении также отразился патриархальный уклад государства, ибо все поводы были связаны только с провинностями жены. Русские женщины даже не догадывались, что в древнем Египте, где царил матриархат, в брачных договорах фиксировалось право жены расторгнуть брак, даже если она просто возненавидит своего супруга. Но на Руси совсем другое дело. Так, мужу надлежало оставить супругу, которая не сообщила о готовящемся покушении на князя. Развод также признавался законным при покушении на убийство мужа или воровстве у него, а также при доказанном прелюбодеянии. Причём супруг признавался прелюбодеем лишь в том случае, если имел на стороне не только наложницу, но и детей от неё. Виновный в этом случае наказывался годом епитимьи и штрафом – и никакого развода.
А вот замужняя женщина считалась прелюбодейкой уже с момента вступления в связь с чужим мужчиной, причём законный супруг имел право тут же бросить изменщицу. Развод разрешался мужу и в том случае, если его благоверная ходила на «пиры, игрища и в бани» с чужими людьми. Здесь вспоминаются сетования обиженной Якобины в эпизоде одного из самых известных советских фильмов о разводе — «Тот самый Мюнхгаузен», снятого по пьесе Григория Горина:
Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.
Иногда мужья отрекались от своей второй половины под довольно неожиданными предлогами. Так, в середине XIV века великий князь Московский Симеон Гордый подал на развод, уверяя, что его жену «испортили» на свадьбе, и ночью она «кажется ему мертвецом». Впрочем, второй муж брошенной Евпраксии, князь Федор, ничего такого за женщиной не заметил и благополучно родил с ней четырех сыновей. По всему выходит, что прав был барон Мюнхгаузен:
— Церковь противится разводам.
— Но вы же разрешаете разводиться королям?
— Ну, королям, в особых случаях… В виде исключения. Когда это нужно, скажем, для продолжения рода.
— Для продолжения рода нужно совсем другое.
Разводы на Руси допускались только в первых двух браках – третий семейный союз церковью в ту пору не венчался. Лишь в XV веке митрополит Фотий разрешил «поимети» третью жену, «аже детей не будет ни от перваго брака, ни ото втораго». К этому времени и у женщин появились, наконец, дополнительные права: они могли бросить супруга, если он перед свадьбой скрыл от нее свое холопское положение – ведь по закону жена холопа тоже становилась холопкой, а к этому ее никто не мог принудить. Кроме того, сборник «Правосудие митрополичье» разрешил супругам разводиться, если один из них был неизлечим. Чуть позже расторгать брак разрешали, «аще муж не лазитъ на жену свою без совета», а также «аще муж на целомудрие своея жены коромолит», то есть клевещет. При этом, если в семье были дети, супруг должен был оставить им и жене всё своё имущество. Женщина, муж которой в течение трёх лет не возвращался с войны, признавалась вдовой и могла выйти замуж повторно.
Развод разрешался и при постриге одного из супругов в монастырь – этим правом частенько злоупотребляли мужья, насильно заточавшие опостылевшую жену в монастырской келье. Так, например, обошёлся в 1525 году со своей бездетной женой Соломонией великий князь Московский Василий III, несмотря на все «её слезы и рыдания». Княгиня насильно приняла постриг под именем Софьи, а уже спустя месяц Василий праздновал свадьбу с 18-летней Еленой Глинской. Церковь поступок царя не одобрила, а иерусалимский патриарх Марк, как гласит легенда, предсказывал, что если царь женится во второй раз, то жена родит ему «злое чадо», волей которого царство «наполнится ужасом и печалью, кровь польётся рекою, падут главы вельмож, грады запылают». Когда сын от этого брака, Иоанн Васильевич, вошедший в историю под прозвищем Грозный, залил страну кровью, многие сочли это Божьей карой за противный закону развод и нечестивый брак.
К этому времени развод без повода, за который либеральный Ярослав только штрафовал мужей, уже был вне закона. Несмотря на ужесточение законодательства, Иван Грозный многократно превзошел своего отца по части смены жен. О том, сколь зверски Иоанн Васильевич расправлялся с опостылевшими ему супругами, читайте в статье Иван Грозный: кровавые разводы «Синей бороды».
По мере того, как церковь продолжала сужать круг допустимых для законного развода причин, насильственная отправка неугодных жен в монастырь становилась самым распространенным способом расторжения брака. Однако благочестием отличались далеко не все монахини-разведёнки. Недаром австрийский дипломат, барон Августин Мейерберг, писал в ту пору:
Монастыри в Московии очень многочисленны, но девицы там редки, много вдов, а всего более жен, разведённых с мужьями. Однако ж в этих монастырях не очень-то процветает неуклонное соблюдение священных уставов. Ограды монахинь не запираются никакой решеткой, ни запором. Следовательно, этот любопытный пол, не сдерживаемый никаким законом затворничества, принимает к себе мужчин и, отстояв свою службу на клиросе ещё до рассвета, своевольно шатается по городу везде.
С 1700 года развод в России мог быть совершён только Священным Синодом. А пока по всей стране опостылевшие друг другу супругу ломали голову, под каким бы благовидным предлогом церковь могла бы их развести, у казаков — донских, малороссийских и запорожских – бракоразводный процесс был прост и быстр. Например, на Дону, чтобы развестись, казак выводил свою пассию в Круг и трижды повторял: «Ты мне больше не жена». После этого из Круга мог выйти любой другой казак и накрыть разведенную полой своего кафтана — если женщина не сопротивлялось, то считалось, что она вновь вышла замуж. Вуаля!
Глобальные Петровские реформы начала XVIII века не обошли и семейное право. С 1722 года священников обязали регистрировать все акты гражданского состояния, а также запретили венчать лиц старше 80 лет, ибо «брак от Бога установлен для продолжения рода человеческого, чего от шлющего за 80 надеяться весьма отчаянно». С этого времени процедура развода была еще сильнее усложнена, а расторжение брака по взаимному согласию и вовсе запретили. Зато у жён, наконец, появилась реальная возможность избавиться от мужа-тирана, обвинив его в жестоком обращении. Впрочем, даже в этом случае супругов не разводили, а только разлучали, то есть отделаться от деспота можно было, а выйти замуж во второй раз — нельзя. Законными причинами для развода стали сумасшествие, осуждение на вечные каторжные работы или ссылка, которые автоматически приравнивалась к «гражданской смерти», а также нехристианская вера одного из супругов. И здесь снова вспоминается Карл Иероним:
— Есть пары, созданные для любви. Мы же были созданы для развода.
Сам император-реформатор тоже не избежал развода. Петр I в первый брак вступил в 17 лет по настоянию матушки Натальи Нарышкиной – семейный союз с Евдокией Лопухиной считался залогом поддержки стрелецких войск. Но буквально через год в молодой семье начался разлад: интересов мужа Евдокия не разделяла, умом не блистала, да и свекровь невесткой была недовольна, поскольку Лопухины союзниками оказались ненадёжными. Евдокия, пока ее всемогущий муж занимался государевыми делами и тешился с Анной Монс, тоже завела сердечного друга – майора Степана Глебова. Позднее на допросе связи этой она не отрицала и была выпорота кнутом. Глебова долго пытали, выбивая показания в заговоре против царя, а затем посадили на кол. Царицу отправили в Ладожский монастырь, а через 7 лет перевели в Шлиссельбург. Евдокия Лопухина пережила и Петра I, и его вторую жену, и сына, и даже внука Петра II. Последний, кстати, освободил её из заключения, выделил денежное содержание и восстановил в правах.
Уважительной причиной для развода в петровские времена впервые была признана неспособность одного из супругов к брачному сожительству. Однако импотенцию приходилось доказывать! Например, в июле 1727 года некая Матрёна из села Покровское обратилась к протопопу с прошением о разводе. Женщина сообщила, что была выдана замуж за однодворца Григория Губина, но по сей день «сопряжения с ним не имеется, понеже де у его Григория естества нет». Григорий был вызван к протопопу и поклялся, что не имел сношений с женой «того ради, что естество малое». Он даже обещал дать Матрене свободу, но архиерей не удовлетворился добровольным признанием обоих супругов и наложил резолюцию: «Сей сказке не верить, покамест не освидетельствуют того естества подлинно». Так что Григорию пришлось продемонстрировать свое «малое естество» святым отцам. Подозрительность пастыря была не напрасной, ибо симуляции случались и нередко.
Но все-таки основной причиной, по которой церковь в синодальный период (с 1700 по 1917 годы) допускала разводы, было прелюбодеяние. Невозможность разойтись по другому поводу нередко толкала супругов на слежку и скандалы. Этой участи не смогли избежать даже самые знатные и достойные люди. Известно, например, что знаменитый полководец Александр Суворов в челобитной в Духовную консисторию писал о своей жене так:
Сперва оная Варвара, отлучась своевольно от меня, употребляла тогда развратные и соблазнительные обхождения, неприличные чести её, как, презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим С. – Петербургского полка премьер-майором Николаем Сергеевым сыном Суворовым, таскаясь днём и ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником одна по дворам, пустым садам и другим глухим местам…
Однако консистория не сочла прогулки женщины, которая, к слову, была моложе мужа на 20 лет, достаточным основанием для развода. Александр Васильевич с присущим ему упорством продолжал писать святым отцам о «бесчинствах» своей супруги. Но для доказательства прелюбодеяния нужны были показания свидетелей, а таковых у Суворова не было. Поэтому в разводе полководцу отказали – по слухам, после личного вмешательства Екатерины II. В ту пору посмеивались, что императрица, официально сделавшая фаворитизм важным государственным институтом, просто издевалась над Суворовым, не давая тому развестись с развратной женой, о которой сплетничали обе столицы. Тогда обиженный полководец просто отослал от себя супругу с сыном, которого отказался назвать родным, а дочь, которую всё же признал, упек в Смольный институт с категорическим запретом на общение с матерью. Кстати, если бы официальный развод Суворовых состоялся, то Варваре Ивановне, как виновной стороне, не только запретили бы вступать в новый брак, но также могли постричь в монастырь или наказать плетьми.
Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить 20 лет вместе,
— говаривал горинский Мюнхгаузен. Действительно, нередко разводные тяжбы по причине прелюбодеяния в России длились годами – вторая сторона просто подавала аналогичный встречный иск. Торг шел из-за права вступить в повторный брак, которое предоставлялось только потерпевшему супругу. Но бывало и так, что муж или жена просто из принципа не желали давать свободу своей второй половине, хотя ни о каких чувствах речи уже не шло. Опять же, как в бракоразводном процессе Якобины и Карла Иеронима:
— О чём это она?
— Барона кроет.
— И что говорит?
— Ясно что: «подлец», говорит, «псих ненормальный, врун несчастный»…
— И чего хочет?
— Ясно чего: чтоб не бросал.
— Логично.
Невозможность получить законный развод привела к тому, что в XVIII веке среди низших слоев российского населения получили хождение «разводные письма»: они не имели юридической силы, но все же придавали расставанию супругов видимость приличия в глазах окружающих. Пара подписывала эти письма друг для друга, после чего нередко вступала в новый «брак», который не признавался законом и церковью, но принимался друзьями и родственниками. В 1730 году Синод осудил эту практику и пригрозил нарушителям штрафом и анафемой, но отвращение к опостылевшему супругу оказывалось у многих сильнее. Так, в 1732 году супруги Коростылевы по решению Синода были биты плетьми за «самовольно совершенное разлучение от сожительства друг с другом». После этого несчастных обязали жить вместе.
Людям знатным приходилось ещё сложнее: они были на виду и разводное письмо их устроить не могло. Тем временем Синод всё реже удовлетворял прошения о разводе, а его процедура была обставлена множеством унизительных моментов. Эта ситуация во всех подробностях описана в романе Льва Толстого «Анна Каренина». Развестись в полном смысле слова, с оформлением соответствующих документов, Карениным не пришлось. Обманутый муж, Алексей Александрович, не мог требовать развода с супругой по считавшимся уважительными церковью причинам — физических недостатков или безвестного отсутствия у Анны не было. Каренину оставался только развод на основании прелюбодеяния. Адвокат сообщил, что «улики должны быть добыты прямым путем, то есть свидетелями, поскольку протопопы в делах этого рода большие охотники до мельчайших подробностей». Алексей Александрович, будучи человеком порядочным, не мог пойти на такую низость и отказался возбуждать судебный иск. В итоге Анна стала гражданской женой Вронского, но потеряла возможность видеть сына – при всем благородстве её бывшего мужа в те времена даже он не мог допустить, чтобы «падшая женщина» общалась с его ребенком. От Анны отвернулись почти все друзья и родные. Положение жены, оставившей мужа, было невыносимым – чем все закончилось в романе Толстого, прекрасно известно.
Развод в России был не только сложен, но и дорог. Абсурдность этой ситуации описана тем же Львом Толстым в пьесе «Живой труп». Ее сюжет восходит к реальному уголовному процессу 1896 года: молодая дворянка Екатерина Гимер (или Гиммер) была осуждена к ссылке в Енисейскую губернию «за двоемужество». Муж Екатерины, Николай Гимер, был уволен со службы за пьянство. После того, как он окончательно спился и перестал не только содержать, но и навещать семью, Екатерине пришлось поступить акушеркой в больницу. Здесь она полюбила сослуживца Чистова. Молодые люди мечтали обвенчаться, но между ними стоял первый муж Екатерины. Собственно, Николай был не против, но обеспечить развод он не мог: даже при признании им любой вины, включая прелюбодеяние, процесс требовал больших денег, а их не было ни у кого из участников этого треугольника. Тогда Екатерина убедила мужа совершить фиктивное самоубийство. Николай согласился, однако афера была раскрыта. Суд приговорил мужа и жену к ссылке в Сибирь. Причем осужденные должны были сами оплатить дорогу и конвой — в противном случае им предстояло идти пешком «по этапу», а слабое здоровье Екатерины не позволяло надеяться, что она дойдет до Енисейской губернии живой. На счастье супругов, об их злоключениях узнал известный юрист Анатолий Кони. По его ходатайству приговор был пересмотрен и заменен годом тюрьмы. Кстати, мало кто знает, что сын Екатерины и Николая Гимер, Коля, который вошел в историю под партийным псевдонимом Суханов, был известным революционером-меньшевиком и ярым критиком Ленина. В июле 1930 года он был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и приговорён к 10 годам тюрьмы. В том же 1930 году Екатерина Павловна Гимер в своем бедном домике на окраине Щелково приняла цианистый калий. Она умерла так и не сумев развестись с Николаем Гимером.
О том, сколь трудно было добиться расторжения брака в дореволюционной России, свидетельствует и статистика: так, во всей империи в 1880 году было зафиксировано всего 920 разводов, в 1890 году — 942. Для лиц императорской фамилии и высшей аристократии разрешение на брак и, соответственно, на развод давал не Синод, а лично император. Заметим, что Николай II, давая разрешение на брак и развод, руководствовался в основном внешней и внутренней политической конъюнктурой. Таким образом, в 1914–1916 годах в связи с ухудшением ситуации в империи ряд великих князей и княгинь получили возможность легализовать свой брак или развод. Опять же вспоминается эпизод все из того же фильма Марка Захарова: «Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами: «На волю, всех на волю!».
Впрочем, на волю всех отпустил не герцог, не царь, а большевики! Коренные изменения в российское семейное право были внесены практически с первых дней советской власти. Большевики считали, что брак – это не что иное, как экономическое рабство женщины. Социализм же давал ей возможность участвовать в общественном производстве, что должно было привести к заключению браков, основанных на «индивидуальной половой любви». О том, к чему привели эти перемены, читайте в статье «Александра Коллонтай: указавшая дорогу к «крылатому Эросу»».
