Советская почтовая карточка, отправленная 24 августа 1938 года из Петропавловска (Казахская ССР) в Бодайбо (Иркутская область) на имя Софьи Георгиевны Мирчинк и полученная ею 19 сентября 1938 года. Как следует из написанного карандашом текста, весточка была отправлена Софье её отцом, находившимся в длительном путешествии или командировке. В редакцию «Маленьких историй» открытка попала случайно. Нам удалось установить, что её отправителем был известный советский учёный-геолог — академик Георгий Мирчинк. Спустя три года после отправки этого письма он был репрессирован по ложному обвинению и умер во время «следствия» в Саратовской тюрьме.
* * *
Предавать огласке чужие личные послания — дело со всех точек зрения сомнительное. Однако в нашем случае отправленная более 80 лет назад почтовая карточка — это уже история. К тому же, содержание этого письма необходимо нам не только для того, чтобы рассказать об отправителе и адресате, но и для описания тех драматических обстоятельств, при которых оно было составлено. С виду это обычная серая почтовая карточка, без выходных данных, но уже с надпечатанной почтовой маркой — в 1930-1940-х годах такие тысячами продавались в отделениях связи и привокзальных газетных ларьках. Вполне возможно, что и путешествующий по просторам СССР отправитель представленного в нашей коллекции послания приобрёл эту карточку на железнодорожной станции, а заполнил уже в пути — карандаш в те годы был верным спутником путешественников, поскольку возить с собой тушь и перьевую ручку было непрактично. Обратный адрес на карточке также не указан, что вполне объяснимо в случае, когда письмо отправляется «с дороги». Формат открытки частенько был маловат для обстоятельных посланий, а потому, исписав предназначенную для текста сторону, люди часто дописывали последние строчки по периметру карточки — как и в нашем случае. Из-за этого текст выглядит мелковатым, местами плохо читаемым, так что приведём его целиком:
«Дорогая дочурка!
С большими затруднениями я закончил свое путешествие по Каме и Волге и сейчас из Куйбышева не без затруднений перебираюсь на Салаир. В Челябинске пришлось делать пересадку, где я благодаря орденской книжке получил мягкое место на лучший поезд и обогнал таким образом профессора Степанова, с которым я встретился в Челябинске и который едет вслед за мной в жестком вагоне с платформы № 98. К 10/9 надеюсь быть в Москве и оттуда поехать в Кисловодск. Крепко целую тебя, твой папа».
Перечисленные в открытке подробности, равно как и редкая фамилия адресата, позволяют нам с полной уверенностью утверждать, что это послание написано рукой известного в 1920-30 годы геолога Георгия Федоровича Мирчинка. Это был учёный с мировым именем. Всех регалий этого человека и не перечислить: магистр геологии, профессор, академик, доктор геолого-минералогических наук, проректор МГУ, декан физико-математического факультета МГУ, директор НИИ геологии при МГУ, заведующий кафедр исторической геологии сразу в Московском геологоразведочном и Московском нефтяном институтах, руководитель отделения четвертичной геологии Геологического института АН СССР… Известно, что в конце 30-х годов академик активно читал курсы по четверичной геологии в разных советских вузах. Этот курс, как и другие дисциплины, которые преподавал Георгий Мирчинк, базировался на данных полевых исследований самого ученого, в которые тот отправлялся каждое лето, во время студенческих каникул.
Георгий Мирчинк во время одной из экспедиций. 1928 год
Вот и попавшее в нашу коллекцию послание отправлено летом — судя по всему, в заключительной части долгой экспедиции по городам так называемой Русской равнины (сейчас её принято называть Восточно-Европейской). Именно изучением четверичных отложений этих мест долгие годы занимался геолог Мирчинк. Впрочем, едва ли обычные научные исследования стали причиной столь длительной и, безусловно, дорогостоящей командировки. Заметим, что учёный посещает города с наиболее развитой оборонной промышленностью (Челябинск, Куйбышев). А направление в малоизвестный городок Салаир, где в те годы шла усиленная реконструкция местного Горно-обогатительного комбината — будущего главного поставщика свинца и цинка для оборонной промышленности СССР — заставляет предположить, что в преддверии войны Мирчинк работал и над задачами оборонного характера. Косвенным подтверждением этому может служить и наличие у него орденской книжки, которая помогла ему подобрать «мягкое место на лучший поезд». Известно, что Орденом Трудового Красного Знамени Георгий Федорович был награжден за заслуги в качестве главного консультанта строительства канала Москва-Волга.
В момент, когда было написано это письмо, академику Мирчинку было 49 лет, а его дочери Софье — 25, и находилась она в далеком городе Бодайбо Иркутской области. Казалось бы, что дочь столичного академика могла делать в этом маленьком сибирском городке, к которому даже сегодня нет нормальной дороги? Ответ прост: дочь пошла по стопам отца. Аккурат весной 1938 года Софья закончила столичный МГРИ (ныне — Российский государственный геологоразведочный университет), где её отец был заведующим кафедрой — и, тем не менее, оказалась по распределению в глухой Сибири. Значит, не захотела воспользоваться связями и безусловным влиянием отца, чтобы остаться на «непыльной работе» в Москве. Согласитесь, неплохой штрих к портрету и отца, и дочери.
Но для нас важно другое: в Бодайбо выпускница МГРИ приехала совсем молодым специалистом, всего за два-три месяца до получения весточки от отца. Понятно волнение академика за свою дочь, оказавшуюся в далёком краю. Но, скорее всего, не только дальнее расстояние тревожило Георгия Федоровича. Дело в том, что Софья Мирчинк попала под Иркутск в самый пик неистового террора, развязанного прибывшим в город тем же летом старшим лейтенантом госбезопасности Борисом Кульвецом, снискавшим себе печальную известность массовыми расстрелами и арестами граждан, многих из которых романтик плаща и кинжала допрашивал и казнил собственноручно.
В истории здешних приисков это был уже не первый случай массового террора. Напомним, ещё в апреле 1912 года солдаты по приказу жандармского ротмистра открыли огонь по мирной демонстрации недовольных невыносимыми условиями труда старателей. Тогда жертвами расправы, по разным оценкам, стали от 150 до 270 человек. Эта трагедия вошла в историю под названием «Ленский расстрел» и даже стала поводом для слухов о том, будто бы псевдоним «Ленин» Владимир Ульянов взял себе именно после этих событий. Советская пропаганда активно использовала события на Ленских приисках для демонстрации «звериного оскала» капитализма.
И вот теперь, спустя 25 лет, в Бодайбо произошла ещё более масштабная и тщательно замалчивавшаяся трагедия, свидетельницей которой и стала вчерашняя студентка Софья Мирчинк. Присланный на прииски старший лейтенант госбезопасности Борис Кульвец поставил своей целью перевыполнить план по выявленным и расстрелянным «врагам народа». Его стараниями были арестованы почти 4000 человек, из которых 948 расстреляны. Последних могло быть и больше, но, к негодованию старательного чекиста, ему спустили слишком низкий «лимит». «Меня очень огорчило, что из двух партий в 260 человек по первой категории (приговариваемых к расстрелу) идут только 157 человек. Прошу Вас принципиально пересмотреть вопрос o лимите первой категории для Бодайбо», — жаловался Кульвец иркутскому начальству. Начальство иногда шло навстречу, при этом слово «заключённый» в телефонограммах заменяли на «скот»: «Закуплено 900 голов скота. Забито на мясо 280 дел. Скот продолжает с мест прибывать. Очевидно, ближайшие 3–4 дня будет тысяча с лишним голов. Следовательно, до 10 марта произвести забой закупленного скота не успею», — пишет Борис Кульвец своему начальнику, главе контрольно-ревизионного отдела НКВД по Иркутской области А.Н.Троицкому. А тот отвечает уже без ложной маскировки: «Вам послали приговора по тройке на 326 человек по первой категории, проводите их в жизнь – вот вам некоторая разгрузка». Подробнее об этой трагедии — в истории «Кровавое золото Лены».
Забегая вперёд, скажем, что Софья Мирчинк, к счастью, выжила в этой мясорубке, и потом ещё много лет работала в различных труднодоступных восточных районах страны: Патомском нагорье, Баргузинской тайге. Главной ее задачей было выявление золотоносных россыпей. Софье Георгиевне сопутствовал успех: большинство её прогнозов подтвердились на практике. Как отмечает сборник «Геологическая служба России 1700-2000 гг», Софья Георгиевна Мирчинк «унаследовала от своего отца, основателя науки об отечественной четверичной геологии, лучшие качества: живой пытливый ум, страстную любовь к природе и увлеченность наукой». А на сайте ЦНИГРИ (Центральный научно-исследовательский геологоразведочный институт цветных и благородных металлов) говорится, что Софья Мирчинк, наряду с другими советскими учеными, внесла огромный вклад в развитие отечественной геологии в сфере разработки экзогенных золотоносных руд.
Но если Софья Георгиевна смогла пережить и годы репрессий, и Великую Отечественную войну, то её отцу повезло меньше. За академиком Мирчинком пришли на второй день войны — 23 июня 1941 года — и арестовали прямо в рабочем кабинете Геологического института АН СССР. Только представьте: война, реальный враг захватывает села Украины и Белоруссии, а сотрудники НКВД продолжают заниматься рутинной работой — искать врага мнимого. До самой полуночи они проводят обыск в квартире очень «перспективного» для ареста геолога. В документах компромата не находят, зато в личных вещах обнаруживают жетон в честь 300-летия дома Романовых, партитуру оперы «Жизнь за царя», ежемесячник «Столица и усадьба» с фотографией императорской четы на обложке, а еще золотой царский империал. Вполне достаточно для «высшей меры социальной защиты», как называли расстрел в те годы.
Золотые червонцы, припрятанные в годы гражданской войны, в 1930-е годы могли стоить их обладателям жизни
Эту историю о пресловутой золотой монетке царской чеканки, которая попалась на глаза чекистам, в семье Мирчинк наверняка передают из поколение в поколение. Дело в том, что ещё в 1912 году Георгий, только-только блестяще закончивший МГУ и оставшийся при кафедре геологии, на XII съезде естествоиспытателей познакомился с Марией Евгеньевной Залесской. Она — потомственная дворянка из древнего рода Мусиных-Пушкиных, он — сын столичного педагога-просветителя Федора Михайловича Мирчинка. Оба страстно интересуются геологией и палеонтологией, вместе посещают лекции академика Алексея Павлова, у них много общих интересов, они влюблены. С венчанием решили не тянуть: вместе с обручальным кольцом Георгий и передал Марии золотую монетку. Её по традиции клали в туфлю — на счастье, чтобы семья жила в достатке. Кто же знал тогда, что спустя 30 лет эта монетка станет поводом для того, чтобы обвинить академика в монархическом заговоре…
Впрочем, и без этой монеты Мирчинка наверняка арестовали бы. Как за 20 лет до этого арестовали, а затем расстреляли в Катынском лесу под Смоленском родного брата его жены — Владимира Залесского, выступившего резко против изъятия большевиками церковных ценностей из храмов. В 1922 году его, приговоренного советским судом к «высшей мере социальной защиты», заставили самому выкопать себе могилу. Опустившись на краю ямы на колени, Владимир Евгеньевич помолился и произнес палачу: «Я готов»…
А вот каковы были последние минуты жизни её мужа, Мария Мирчинк и дети академика так и не узнали. Уходя из перевёрнутого вверх дном дома, чекисты пообещали, что через пару недель «в ситуации разберутся и непременно проинформируют». Но с семьёй больше никто так и не связался. Обивать пороги кабинетов чиновников в попытках хоть что-нибудь узнать о судьбе супруга Мария Евгеньевна начала с июля того же 1941 года: из приемной НКВД на Кузнецком мосту её переадресовали на Лубянку, а оттуда — в Бутырку. Везде несчастная женщина получала один невразумительный ответ: «В списках не значится». Только в феврале 1942 года Мария Евгеньевна выяснила, что её супруг содержится в Саратовской тюрьме. Стали писать письма, слать передачи… А 25 мая 1942 года семье сообщили, что Георгий Мирчинк скончался в тюремной больнице Саратова ещё 10 апреля, не дожив до суда. Впрочем, узнать правда ли это, равно как и то, при каких обстоятельствах, где и когда на самом деле скончался Георгий Федорович, не представляется возможным — во всяком случае, пока закрыты архивы. Саратовская тюрьма — место не менее страшное, чем Лубянка или Сухановка. Это в ней заморили голодом академика Николая Вавилова, в ней же расстреляли супругу журналиста Михаила Кольцова — немецкую журналистку Марию Остен, неосмотрительно принявшую советское гражданство…
После известия о смерти супруга Мария Мирчинк всю жизнь носила траур. Вот как описывает эту трагедию исследовательница Елена Юрова в своей книге «Блеск и нищета бижутерии. Повседневные украшения в России и СССР 1880-1980 годы»: «22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. С этой датой связана история простых черных пластмассовых бус. Бусы принадлежали Марии Евгеньевне Мирчинк (1887–1978), урожденной Залесской, происходившей из семьи Мусиных-Пушкиных. Она еще до революции вышла замуж за выдающегося ученого-геолога Георгия Федоровича Мирчинка. У них было трое детей, муж работал в Институте геологии Академии наук СССР. Летом 1941 года дети жили с кем-то на даче, а Мария Евгеньевна с мужем оставалась в Москве. В день объявления войны Георгий Федорович в большом волнении заехал на дачу и вскоре вернулся в Москву. На следующий день, как всегда, отправился на работу, но вдруг вернулся. Когда жена спросила его, почему он вернулся, он ответил: «Чтобы тебя поцеловать». Его арестовали в тот же день прямо на работе. В октябре, когда немцы совсем близко подошли к Москве, переправили в Саратовскую тюрьму, где он и умер. С тех пор мама Татьяны Георгиевны если и надевала бусы, то только эти черные, которые оставались знаком траура так же, как и во времена королевы Виктории».
Бюст академика Г.М.Мирчинка в Музее землеведения МГУ
Однако так просто «стереть» имя видного учёного и академика из истории отечественной науки было невозможно. Поэтому спустя несколько лет с момента смерти Георгия ФЕдорович официальные власти сделали вид, будто… ничего не произошло. После войны в советских газетах опубликовали некролог о безвременной кончине знаменитого геолога, а после смерти И.В.Сталина в Музее землеведения при МГУ в Москве даже установили бюст Мирчинка работы скульптора Матвея Листопада. Вдове академика — Марии Евгеньевне — дали пожизненную пенсию, а детям — возможность поступить в престижные вузы.
Но вот в официальной реабилитации репрессированному академику отказали — на том основании, что суда над учёным не было, а значит и не было приговора. Получается, что орденоносец, учёный с мировым именем, академик и педагог Георгий Мирчинк просто исчез — никем и ни в чём официально не обвиненный и не осужденный. Добиться его реабилитации удалось спустя почти полвека — 29 апреля 1990 года. До этого дня не дожили ни дочь Софья, умершая в 1962 году, ни супруга Мария (ум. в 1978 году) Однако своим потомкам академик Мирчинк оставил богатое наследие — более 110 научных публикаций и множество уникальных разработок. А ещё — отеческую любовь и заботу, которые даже спустя восемь десятилетий мы можем ощутить, читая торопливые строчки короткого письма из прошлого в вечность.
