Летом 1938 года, в продолжительной беседе с Гиммлером, Гитлер поднял перед ним вопрос о позиции Америки и о влиянии ее на будущую позицию Японии. При этом весьма неодобрительно отозвался об американском президенте Ф. Д. Рузвельте — в частности, назвав его речь о «карантине», произнесенную 6 октября 1937 года, «типично американским блефом».
Гиммлер в то время был хорошо осведомлен о положении дел в Японии. Я думаю, что эта осведомленность опиралась на информацию Янке, который, благодаря своим связям с китайской и японской разведками, всегда был в курсе текущих событий. Тоном человека, предостерегающего от поспешных выводов, Гиммлер напомнил Гитлеру, что между Америкой и Японией существует большая общность экономических интересов, которую нельзя недооценивать. Однако Гитлер отбросил эту мысль и с новой силой обрушился на «гнилую псевдодемократическую систему США», являющуюся, по его словам, сплошным раздольем для евреев. Затем последовали длинные монологи об отношениях США с Англией, в ходе которых Гитлер заговорил о возможных совместных военных действиях этих стран против европейского континента. Он считал, что вряд ли можно ожидать нападения англоамериканцев через Северную Африку, поскольку на западном побережье Африки нет достаточного количества морских портов, необходимых для проведения такой операции. Кроме того, по его мнению, местность в том районе непригодна для развертывания современной армии и обеспечения ее тылов.
Вопреки этому, Гиммлер продолжал держаться того мнения, что от англичан и американцев вполне возможно ожидать попытки совместными усилиями вторгнуться в случае войны в Европу с территории Африки. Поэтому в один прекрасный день Гейдрих дал указание предпринять обследование прибрежных районов Западной Африки в разведывательных целях. До этого Гейдрих в одной из бесед с адмиралом Канарисом установил, что абвер не располагает сколько-нибудь заслуживающими внимания сведениями об этом районе. Таким образом, я принялся за выполнение своего первого оперативного разведывательного задания.
Гейдрих вызвал меня к себе, изложил передо мной суть вышеперечисленных проблем и сказал, что прежде всего необходимо обратить внимание на французскую военно-морскую базу в Дакаре: узнать, в каком состоянии находится этот порт? По возможности раздобыть документы портовых властей, освещающие техническое состояние порта, составить собственное представление об этом, подкрепив его соответствующими фотоснимками. Так было сформулировано задание, которое я с воодушевлением принял. Гейдрих передал мне необходимое для моей поездки оборудование — специально для этой цели изготовленный фотоаппарат «Лейка», две пленки, голландский паспорт и валюту; кроме того, я получил адреса явок в Мадриде и Лиссабоне.
Под видом сына торговца бриллиантами из Голландии, который якобы ликвидировал свои дела в Германии, я в прекрасном расположении духа отправился в путешествие. Однако, чем больше я приближался к своей цели, тем скорее улетучивалось мое воодушевление, а на смену ему приходила нервозность и все более ослабевала острота реакции, необходимая разведчику. И при пересечении испанской границы, и на границе с Португалией моя «Лейка» возбудила повышенный интерес таможенных чиновников. Затратив немало усилий, изрядно потратившись, мне удалось провезти фотоаппарат до Лиссабона. Здесь по указанному мне адресу меня встретил японец, старый сотрудник Янке. Он посоветовал мне обменять «Лейку», какими бы прекрасными качествами она ни обладала, на другой, более простой аппарат. Вообще план, составленный Гейдрихом, под влиянием этого опытного агента претерпевал одно изменение за другим. Стоило мне как следует «нюхнуть» практической работы, и я сразу заметил, что «погода» здесь совсем другая, чем за столом, крытым зеленым сукном. Я чувствовал себя все более неуверенно и поэтому крайне охотно следовал и другим ценным указаниям японца — прежде всего отделался от врученного мне при отъезде пакета с валютой.
В Дакаре я поселился в доме португальской семьи еврейского происхождения. Хозяин дома, сеньор X. , был уведомлен о моем прибытии «деловыми письмами» из Лиссабона. Необходимые суммы были переведены также по «деловым» каналам. Уже через пять дней г-н X. заполучил нужные документы портовых властей, которые были посланы в Лиссабон прямо на явочную квартиру под видом «образцов товаров». Довольно значительная плата за приобретение этих бумаг была выдана в английских фунтах и оформлена как сделка между торговцами золотом и бриллиантами.
Необходимые контакты с судовладельцами и представителями судовых страховых компаний в Дакаре были установлены при помощи умело организованных «лэнчей» в узком кругу. Через этот канал я смог составить общее представление о положении дел и разузнать интересные подробности о работе порта. Трудно было с фотосъемками. Я постоянно страшился разоблачить себя из-за какой-нибудь оплошности. На улицах Дакара в каждом любопытном взгляде безобидных прохожих мне чудился изучающий взор сотрудника «Сюрте». Стоило кому-нибудь пойти той же дорогой, что и я, мне уже казалось, что за мной установлена слежка. Тогда я, как правило, останавливался у какой-нибудь витрины, киоска или просто делал вид, что поглощен созерцанием проходящих мимо автомашин, пока подозрительная фигура не скрывалась из виду. После этого из предосторожности я определенное расстояние проделывал в обратном направлении. Ночами меня преследовали беспокойные мысли: я вспоминал события прошедшего дня и самокритично обнаруживал те или иные ошибки и промахи, допущенные мной, и в конце концов погружался в тревожный сон, полный тяжелых сновидений, а утром просыпался весь в поту. Сразу же я вспоминал о фотоснимках, которые я еще так и не сделал.
Чтобы решить эту проблему, мой хозяин подал такую идею: всей семьей устроить прогулку в порт и в нужных местах сделать «семейные фотоснимки». Так мы и сделали. Семья в полном составе выстраивалась, загораживая меня, как ширмой, перед сооружениями, которые необходимо было заснять, что позволило мне сфотографировать важнейшие участки порта. При проявлении пленки выяснилось, однако, что интересующие меня объекты получились слишком маленькими, а семья X. , стоящая на переднем плане, слишком большой.
Спустя девять дней я с облегчением вновь прибыл в Лиссабон. В пути я прятал фотопленку под повязкой, которая была наложена на мое левое бедро, где я сам сделал себе небольшой порез бритвой, так что марля была пропитана кровью. Герметически упакованная пленка прочно приклеилась к ноге вместе с марлей, пропитанной кровью, отчего мое бедро выглядело так, будто оно распухло в результате заражения раны. То, что я прихрамывал, вызывало у таможенников и пограничников живейшее сочувствие, что и помогло мне проскочить неразоблаченным.
Вернувшись в Берлин, я представил Гейдриху подробный письменный отчет, приложив к нему «семейные фотографии». Он был доволен тем, как я выполнил задание. Однако меня результаты моей поездки ни в коем случае не удовлетворили. Впервые мне стало ясно, как мало знают ответственные руководители, стоящие во главе нашей разведки, о практических трудностях, связанных с выполнением их заданий. В то же время меня посетили серьезные сомнения относительно всей организации нашей разведки в целом. Дело в том, что в то время не могло быть и речи о каком-либо органическом развитии разведывательной службы в Германии, вся ее деятельность — за исключением отдельных областей — строилась в большей или меньшей степени на импровизации. Причина этих недостатков в значительной степени заключалась, с одной стороны, в разобщенности различных разведывательных организаций, а с другой, в полном непонимании деятельности разведки со стороны масс немецкого народа. С давних пор в Германии привыкли принижать значение разведки и даже относиться к ней с глубоко укоренившимся предубеждением. К этому прибавилось широко распространившееся при национал-социалистском режиме стремление к поспешному ниспровержению привычных форм и порядков. Однако эффективная деятельность разведывательной службы нуждается не только в понимании со стороны населения, которое она как раз и защищает, кроме того, предпосылкой успешной работы в больших масштабах, является преемственность и непрерывность в работе и тщательная координация усилий. Разведки других стран задолго до нас поняли необходимость создания такой базы. Например, Десятое Бюро преимущественно действовало в преподавательской среде учебных заведений Западной Германии; англичане использовали, главным образом, связи с представителями промышленности и экономики, не скупясь на затраты; японцы и китайцы действовали настойчиво, неотступно и в то же время тихо и осторожно, проявляя исключительную способность к глубокой оценке и постижению ситуации, причем в Европе эти люди желтой расы действовали ловко через своих сотрудников, коренных жителей страны. Русские развернули свою работу на чрезвычайно широкой основе; они и здесь предпочитали пользоваться поддержкой масс. В отличие от них, американцы, как и мы, не имели возможности опереться на богатый опыт, но и они осуществляли разведывательные операции в широких масштабах, правда, сильно рискуя при этом.
Мысли о широкомасштабной организации за границей и о возможном объединении всех разведывательных служб (информационные службы существовали, например, в министерстве иностранных дел, в иностранном отделе НСДАП, в ведомстве Геринга наряду с военной и политической разведкой) я изложил, пока только для себя самого, в записной книжке.
Решающее значение имеет выбор надежных и надлежащим образом обученных сотрудников; они должны возвышаться над общим уровнем по своим умственным и духовным качествам. Чтобы успешно действовать в чужой стране, они должны иметь возможность после интенсивного изучения языка, обычаев и особенностей народа данной страны жить и работать так, как ее уроженцы, и заниматься разведывательной деятельностью. Только после пребывания в стране в течение одного-двух лет им можно давать подобные задания. Использование некоторых специалистов следует отложить до наступления кризисной ситуации или до начала войны.
Такие мысли для рутинера вроде Янке, занимающегося практической работой, естественно, были общими местами, но для широкого круга сотрудников немецких разведывательных служб они были неизвестны. Только военная разведка еще со времен первой мировой войны имела «задел» для работы в отдаленном будущем. Примером может служить Альфред В. , капитан императорского военно-морского флота в отставке, известный под кличкой Часовщик. По заданию германской разведки тех лет он досконально изучил в Швейцарии часовое дело, после чего в 1927 году как гражданин Швейцарии, под именем Альберта Эртеля, переселился в Англию и в 1932 году получил британское гражданство. Впоследствии Эртель «случайно» обосновался в Киркуолле на Оркнейских островах, вблизи английской военно-морской базы в заливе Скапа-Флоу. Здесь он завел небольшой ювелирный магазин и часовую мастерскую. Время от времени он сообщал сведения о передвижениях английского флота. В начале октября 1940 года он сообщил, что восточные подступы к опорному пункту английского флота защищены не подводными лодками, оснащенными специальными сетями, а всего лишь заградительными судами, отстоящими друг от друга на значительном расстоянии. Это сообщение побудило тогдашнего начальника подводного флота Германии, контр-адмирала Деница, поручить капитан-лейтенанту Приену произвести подводную атаку, которая впоследствии завершилась успешным торпедированием линейного корабля «Ройял Оук» («Королевский дуб». — Прим перев.) и «Рипалс» («Отпор»). Вот к каким результатам привела терпеливая и настойчивая работа в течение пятнадцати лет.
После моего возвращения из Дакара начались месяцы лихорадочной работы. В нашем ведомстве все сбились с ног, выполняя приказ за приказом относительно деятельности СД — Гейдрих приказал привести немецкую контрразведку в боевую готовность. Только закончился чехословацкий кризис, начались хлопоты с Данцигом и Польшей. До глубокой ночи я разбирал и проверял огромную массу донесений, поступавших от наших агентов. Необходимо было составить точную картину военных приготовлений Польши. Нужно было использовать все имевшиеся в распоряжении разведывательные контакты. В связи с этим мне хотелось бы рассказать об одном из наиболее волнующих эпизодов в истории разведки, который произошел тогда в Берлине.
«Игра» началась серым, туманным утром. Поток служащих верховного командования сухопутных войск уже растекся по узким изломанным коридорам старого здания на Бендлерштрассе. И тут только, с большим опозданием, появилась секретарша одного высокопоставленного офицера генерального штаба из оперативного отдела ОКХ, известная многим в ведомстве фройляйн фон Н. Швейцар, старый солдат, проверяя ее пропуск, удивленно покачал головой — что это вдруг стряслось с фройляйн фон Н.? Она выглядела буквально преображенной. Раньше она одевалась просто и являлась на службу точно в срок. А теперь она разоделась в элегантную меховую шубку и вела себя с претензией, вызывающе. Что-то здесь было не так.
Настоящее подозрение проснулось в швейцаре лишь через несколько дней. После окончания рабочего дня он еще раз решил обойти здание, чтобы проверить, все ли в порядке. В кабинете офицера генерального штаба, секретаршей которого была фон Н. , он заметил свет. Войдя в комнату, он увидел фройляйн фон Н., сидящую за пишущей машинкой; неожиданное появление швейцара ее явно сильно испугало, однако она быстро взяла себя в руки и попыталась скрыть свой испуг усталым восклицанием: «Ах, эта вечная работа!»
Швейцар не сказал ничего. Он только взглянул на элегантные туфли, шелковые чулки, шубку, висящую на вешалке — и на открытый сейф. Пожелав фройляйн фон Н. доброй ночи, он пошел дальше, — но сомнения уже не покидали его. На следующее утро он доложил о своих подозрениях начальнику фон Н. — полковнику, пытаясь рассказать ему простыми словами о том, что он думает о фройляйн фон Н. Он не убежден в справедливости своих подозрений на сто процентов, сказал он, но ему не хотелось бы замалчивать это дело.
Сначала офицер вскипел и сделал выговор швейцару, сказав, что такие вещи его не касаются. Однако потом он вдруг остановился и взглянул на сейф — в нем лежали последние оперативные сводки, связанные с подготовкой войны с Польшей, а также материалы о тактических и оперативных проблемах современного полководческого искусства, о состоянии подготовки различных родов войск, по вопросам транспорта, о численном составе видов вооруженных сил, а также данные о военном производстве. Он поблагодарил швейцара и с этого момента начал наблюдать за своей секретаршей. Теперь ему сразу же бросилось в глаза, что она вечерами после конца рабочего дня постоянно остается в служебном помещении, чтобы сделать какую-то работу. Три раза, в различные дни, он делал проверку. Однако из сейфа ничего не пропадало. В четвертый раз он недосчитался последних страниц одной оперативной сводки. Он вспомнил, что еще в этот день он работал с другими офицерами над этим документом и просил фройляйн фон Н. напечатать кое-какие дополнительные материалы к нему. Однако это не давало ей права класть их не в его сейф, как он предполагал, а в свой. Полковник решил доложить об этом по инстанции. На следующее утро недостающие страницы в присутствии фройляйн фон Н. были изъяты из ее сейфа. Все это, однако, еще не подтверждало тяжких подозрений в шпионаже. После длительных совещаний специалисты из абвера единодушно решили установить всеобщую слежку. Немедленно было установлено беспрерывное наблюдение за многочисленными знакомыми фройляйн фон Н. Постепенно круг сужался. Мы установили, что фройляйн фон Н. часто посещает фешенебельные рестораны Западного Берлина и неоднократно встречается там с одним очень импозантным и представительным мужчиной, который бывает также в доме ее овдовевшей матери. Было выяснено, что речь идет о помощнике польского военного атташе в Берлине. Одному из сотрудников абвера удалось незаметно познакомиться с ним, выдав себя за агента «десятого бюро», так как этот поляк по фамилии Сосновский поддерживал контакты и с французской разведкой. Агент абвера предложил Сосновскому купить секретные немецкие материалы. Тот, чувствуя себя в полной безопасности, клюнул на удочку. Сосновский и наш агент договорились встретиться в зале ожидания первого класса на одном из берлинских вокзалов, где «товар» должен был быть передан из рук в руки за наличные. Здесь их и арестовали (нашего агента, разумеется, только для виду). Одновременно были произведены аресты всех подозреваемых по этому делу, среди которых была и фройляйн Н. В ту же ночь начались допросы. Результаты их были ошеломляющими.
Германскому абверу в сети попалась «крупная рыба» — выяснилось, что Сосновский был подполковником польской службы и сотрудником варшавской разведки. Он был послан в Берлин с заданием выяснить состояние боеготовности германской армии и раздобыть как можно более точные документы о планах германского генерального штаба. Примечательны методы, которые он использовал в своей работе. Обладая большой привлекательностью, он завязывал романы с женщинами и с их помощью стремился достичь своих целей. Однако поначалу результаты его деятельности были довольно скудными, так как он не мог позволить себе значительных трат. После того, как Варшава увеличила ему ассигнования, он стал вхож в среду берлинских дипломатов, а также в круг избранного общества. Здесь он сначала познакомился с фройляйн фон Б., происходившей из обедневшей дворянской семьи и работавшей секретаршей в Главном командовании сухопутных войск, фройляйн фон Б. влюбилась в поляка и как-то с гордостью представила его своей подруге, фройляйн фон Н. Для Сосновского «коллега» фройляйн Н. представляла не меньший интерес. Он сразу же завязал с ней знакомство и с тонким расчетом постепенно стал приучать обеих женщин к более широкому образу жизни. Он появлялся с ними в лучших берлинских ресторанах, делал им королевские подарки и сумел настолько приохотить девушек к роскошной жизни, что обе они и думать не хотели расстаться со своим богатым почитателем. Когда фройляйн фон Н. ввела Сосновского в круг своей семьи, он обхаживал хозяйку дома с рыцарской вежливостью и, благодаря своим неисчерпаемым финансовым источникам, вновь придал обедневшему дому вид относительного благосостояния. Фрау фон Н., не подозревая ничего дурного, уже надеялась найти в лице Сосновского зятя.
Но со временем подруги стали все чаще устраивать друг другу сцены ревности из-за Сосновского, что было для него постоянным источником опасности. Ему нужно было теперь держать обеих девиц под неусыпным контролем, заставляя обеих верить в то, что только она — фройляйн фон Б. или фройляйн фон Н. — именно та, к которой он испытывает особые чувства. Эту игру он вел до тех пор, пока прочно не привязал обеих к себе, добившись от них полной покорности. Только теперь раскрыл он свои карты. Он рассказал им о подлинной цели своего задания и сообщил, что его, как сотрудника польской разведки, совершенно не справившегося со своим заданием, ожидает разжалование и направление в действующую пехотную часть. Такой тактикой Сосновский достиг своей цели, умело спекулируя на чувствах девушек — ни одна из них не хотела потерять возлюбленного. После того, как он каждой пообещал жениться, они начали работать на него.
Полученные от девушек планы и документы командования немецких сухопутных войск Сосновский перефотографировал по ночам. Чтобы пополнить свои материалы, он завязывал все новые интимные знакомства в лучшем берлинском обществе, не расставаясь в то же время с обеими девушками: его новые знакомые, в свою очередь, позволяли ему устанавливать новые ценные связи. Среди его новых подруг была и владелица салона мод на Курфюрстендам, дававшая ему немало ценных сведений, пересказывая содержание разговоров своих клиенток. Наконец Сосновский отправился в Варшаву, обремененный двумя туго набитыми кожаными чемоданами. И здесь произошло удивительное — его варшавское начальство начало сомневаться в достоверности его материалов, они казались слишком хорошими, чтобы быть подлинными. Сосновскому сказали, что он попался на удочку немецкой разведки и позволил провести себя, получив фальшивые материалы. Ему было предложено продать свою добычу какой-нибудь другой иностранной разведке. Удар, нанесенный Сосновскому, был настолько силен, что он совершенно отчаялся и потерял всякий интерес к своей работе. В конце концов «десятое бюро» приобрело у него часть документов, некоторые из них передав английской секретной службе. Германский генеральный штаб был вынужден после этого большинство своих планов переработать заново.
Фройляйн фон Б. и фройляйн фон Н. были приговорены к смертной казни. Гитлер отклонил их прошения о помиловании. Сосновского же обменяли на несколько немецких агентов, попавших в руки поляков. Обвинения против владелицы салона мод были не столь тяжкими, что позволило нам сохранить ей жизнь, однако мы принудили ее работать в будущем в качестве «двойного агента» польской разведки. Однако, как выяснилось, принуждение оказалось совершенно излишним, так как она чувствовала себя женщиной, обманутой Сосновским, а судьба обеих девушек, приговоренных к смерти, возбудила в ней безграничную ненависть к полякам. Она думала только о мести. Через некоторое время благодаря ее «двойной игре» в наши руки попалось не менее десяти польских агентов.
Из мемуаров руководителя внешней разведки нацистской Германии Вальтера Шелленберга.
